– Аида... Я послала их к Немету... Папа у него. У них был поединок, и папа... не вернулся с него. Я уже не надеюсь, что он жив.
Я выругалась.
– Чёрт, я же просила ничего не предпринимать! Я сама разберусь с Неметом!
Она, казалось, собиралась вот-вот заплакать.
– Аида... Ты пропала куда-то... Я не знала, что делать, как спасти папу... Они там, наверно, все погибли.
– Мда, военачальник из тебя хреновый, – признала я. – Но отец жив, я чувствую. Где Алёнка?
От выражения её лица моё сердце окаменело снова. Леденящее дыхание беды посеребрило изморозью виски, но сзади надвигалась опасность. Я встретила её короткой очередью, и трое «ниндзя» превратились в пепел.
– Где Алёнка? – повторила я.
Эрика всхлипнула и бросилась бежать. Это ещё что за истерика? Я кинулась следом, попутно стреляя в попадающих под горячую руку «ниндзя», но им уже не требовались пули: они отступали, покидали замок – испугались меня, охваченной тревогой, болью и каменным ужасом. Немногочисленные защитники замка гнали их, как шелудивых псов, моя помощь им уже была не нужна.
Я догнала Эрику в дверях сумрачного зала, освещённого тремя канделябрами. На покрытом чёрной тканью катафалке стоял большой полированный гроб, а рядом валялась опрокинутая табуретка. Вот она, беда – каменная плита...
Эрика стояла, прислонившись спиной к стене и закрыв лицо руками. Что скрывал в себе этот роскошный ящик? Вернее – кого? Крышка блестела в свете канделябров, закрытая неплотно... Просунув пальцы в щель, я подняла её.
Белый шёлк обивки, чёрная пиджачная спина и мужские ботинки. В гробу лежала моя Алёнка – бледная, спокойная, но словно живая и спящая, а на ней среди смятых и поломанных роз пристроился задницей кверху князь Огнев. Увидев меня, он сверкнул улыбкой.
– А... И вы здесь? Как кстати! Всё уже закончилось, как я понимаю? Вы истребили всех врагов? Я не сомневался ни капли. Вы не подумайте чего плохого, мадемуазель Аида... Я тут... гм... ой! – Выбираясь из гроба, он укололся о стебли. – Чёртовы розы! Кто только придумал эти шипы... Я... охранял мадемуазель Алёну от посягательств. Своим телом, так сказать, прикрывал её от... гм... возможного покушения.
Выкарабкавшись, Огнев начал тщательно поправлять белый шёлковый саван, на котором покоились Алёнкины сложенные руки. Примятая роза лежала на её груди.
– Ай-ай-ай, всё помялось, – сокрушался Огнев. – Я прошу прощения...
А у меня за спиной раздались странные, дико звучащие при этих обстоятельствах звуки – смех. Я обернулась. Это Эрика тряслась в истерическом хохоте, сползая по стене на пол.