- С нами Бог! - оглушительно рявкнули в ответ казаки, получив долгожданный приказ, и, с ожесточенной решимостью, ринулись к конюшне.
Этот день в Варшаве запомнили как День Гнева. Именно так, с большой буквы. Все вышедшие праздновать 'смерть москальского ублюдка' безжалостно избивались и рассеивались. Казаки без устали хлестали нагайками по озверевшей от ненависти и ужаса толпе, оставляя на лицах и спинах кровавые шрамы. На один выстрел из толпы донцы отвечали десятками. Когда на улицах никого не осталось, конные патрули бросились на поиски любых признаков гуляний и торжеств. Заслышав льющиеся из окон песни или смех, врывались в дома, выводили жителей на улицу и публично пороли, а то и вовсе пускали красного петуха.
В ответ на жестокость казаков то здесь, то там начали стихийно организовываться засады и уличные баррикады. В военных стреляли из окон, те стреляли в ответ, редко рискуя, впрочем, врываться внутрь, предпочитая более эффективный поджог. Польские толпы врывались в дома русских, все еще проживающих в Варшаве, и забивали их дубинками, кольями, и еще долго после смерти топча уже бездыханные трупы ногами, превращая людские тела в кровавое месиво.
Карусель взаимного насилия продолжалась еще несколько дней, пока, наконец, русская власть, в лице Муравьева, не восстановила полный контроль над городом. Число убитых шло на сотни, раненых же и вовсе никто не считал. Выгорали целые кварталы, а трясущиеся от страха горожане толпами покидали город. С тех пор польские выступления в столице края были исключительной редкостью.
Вот и сейчас, казачий патруль мирно заканчивал своё дежурство, цокая копытами коней сворачивая на соседнюю улицу. Лишь ведущий патруля, казачьего лейб-гвардии полка корнет Митрофан Греков, то и дело подергивал плечами, спиной чувствуя чужой и явно недобрый взгляд.
* * *
Едва русские конники свернули за угол, портьера на окне верхнего этажа желтого трехэтажного дома, мимо которого они только что проехали, опустилась. Наблюдающий до последнего за прошедшим патрулем смуглый, с роскошными, чуть рыжеватыми усами, поляк, повернулся к присутствующим в комнате и хмуро сообщил остальным собравшимся: - Уехали! Обычный патруль, десять конников и хорунжий. Но находиться здесь опасно, уходить надо из города как можно быстрее.
Сказав это, он поправил портьеру, на миг осветив комнату и людей в них собравшихся. Это была небольшая каморка под флигелем обычного дома на одной из улиц Варшавы. В таких живут обедневшие, вдовы с трудом сводящие концы с концами, их снимают студенты, которым не по карману. Казалось бы совершено обычная история. Но именно эта комната была особенной. Посреди неё стоял широкий дубовый стол на резных ножках, за которым сидело четверо мужчин. Поверхность стола закрыта была большой, два на три метра, картой Царства Польского, на которой громоздились разрозненные стопки бумаг, то тут, то там исчерканные свежими чернильными пометками. Что бы ни обсуждали собравшиеся, разговор явно шел давно и лишь ненадолго прервался на вынужденную паузу.