Еще какое-то время они лежали без сна, и Кальпурций рассказал о Мельхиоре то немногое, что знал со слов родни. В семье потомственных чародеев к молодому человеку, пренебрегшему и делом предков (весьма, надо сказать, прибыльным, дающим стабильный доход и положение в обществе), и собственной природой и ставшему на стезю служения Девам, относились с некоторой долей жалости. Глубокую религиозность его воспринимали как своего рода душевное расстройство.
«В детстве бедняжка Хенсхен был таким замечательным мальчиком, такие надежды подавал, – любила сетовать тетушка Эмма. – Мы с его покойным отцом подумывали о Миноцийской академии высшей магии; уверена, с его-то способностями Хенсхен обязательно прошел бы отбор. Но проклятая Тьма развеяла прахом наши мечты, когда ему едва минуло двенадцать… Вышло так, что мальчик заигрался с друзьями на пристани, и когда они опомнились, сумерки уже успели сгуститься. Хенсхен поспешил домой, но путь был длинным – от нас до гавани четыре квартала в гору. И вот из какой-то подворотни на него выскочил шторб! К счастью, это случилось как раз напротив храма Дев Небесных. Хенсхен успел забежать внутрь, только тем и спасся. Мы всю ночь искали его по городу, звали, кричали, под конец уже потеряли всякую надежду видеть сына живым, а он был так напуган, что не нашел в себе силы выглянуть за дверь, хоть и слышал наши с отцом голоса. Он думал, это шторбы хотят его выманить. Так он и просидел в храме всю ночь без сна, дрожа от холода и страха. Видимо, ближе к рассвету у него начался бред. Он видел Дев Небесных подле себя, говорил с ними… Тогда-то он и принес клятву посвятить свою жизнь служению и стать хейлигом в благодарность за чудесное спасение от шторба. И мы с отцом уже ничего не могли поделать. Мы пытались его переубедить, но он упорствовал, о колдовстве и слышать не желал и в храме с тех пор проводил больше времени, чем в доме родном. Так мы потеряли бедного Хенсхена…» Дальше по программе следовали слезы и всхлипы, каковые Кальпурций, по понятной причине, воспроизводить не стал.
Йорген выслушал историю сочувственно.
– Да, – сказал он. – Пожалуй, так оно и есть. У бедного Хенсхена действительно непорядок с нервами, причем с малолетства. Здоровый человек не станет столь болезненно реагировать на одного-единственного шторба.
Ланцтрегер знал, о чем говорил. Когда отец впервые выпустил его против шторба один на один, ему только-только исполнилось десять. Трусил он ужасно, но врага порешил осиной – что еще ему оставалось? В возрасте же двенадцати лет он лично истреблял уже по три-четыре твари за ночь, и были среди них враги посерьезнее могильных кровососов.