Через две недели мы снова встретились в кабинете адвоката (полный блондин средних лет, очень хорошо одетый, со слегка женственными манерами и голубоватой кожей; его звали Ансельм Тио, и, вероятно, он приходился родней Торресу). Эти встречи затянулись на всю весну потому что, хотя мне и Луизе было довольно легко выработать соглашение о разводе, официальная процедура оказалась намного более сложной, чем мы ожидали. Часто после таких визитов мы с Луизой ходили пить кофе в бар неподалеку. Мы разговаривали много и о многом. Луиза, чья беременность очень скоро стала заметна, искренне интересовалась положением дел у меня на работе и в личной жизни, я же старательно все это скрывал, отделываясь успокаивающими двусмысленностями и полуправдами. Что же касается меня, честно говоря, эти встречи так и не вернули мне женщину, с которой я прожил вместе пять лет своей жизни; это была посторонняя и другая женщина, и именно поэтому ее окружал ореол забытой или неведомой привлекательности (хотя сейчас я понимаю, что изменилась не она, а я; она же, вероятно, всегда была такой, а я об этом не знал, или же знал, но забыл, потому что правду говорят, будто привычка скрывает от нас истинное лицо вещей – по словам Монтеня – и истинное лицо людей тоже): теперь Луиза мне казалась прежде всего женщиной, принявшей непоколебимое решение стать счастливой, человеком, для кого и наш развод (с ним, очевидно, она уже свыклась), и неумолимо прогрессирующая болезнь матери представлялись лишь препятствиями, которые приходилось преодолевать, призывая в помощь рассудок, здравый смысл и нежность, и само преодоление этих трудностей позволяло извлечь свои уроки и свою пользу, это были неизбежные тернии на пути к счастью, и никто не мог заставить ее свернуть с этой дороги. Кстати, возможно, эти дружеские беседы почти сразу же помогли мне оправиться от безграничного отчаяния, охватившего меня после встречи с Луизой в университете. Я никогда не верил, что между мужчиной и женщиной возможна истинная дружба (особенно, если эти мужчина и женщина когда-то любили друг друга); именно поэтому я удивился, обнаружив, что мы с Луизой можем быть друзьями. Это неожиданное открытие избавило меня от уныния и обиды и вскоре привело к мысли (я и сейчас иногда так думаю, да, с некоторой грустью, но уже без тоски, бог его знает почему, может, потому, что об этом пишу), что было счастьем познакомиться с Луизой, любить ее, и что она любила меня, и прожить вместе пять лет; иногда, в тяжелую минуту, меня и поныне одолевает мысль, что это было лучшее, что произошло в моей жизни.