Он, конечно, догадался, куда это «надо» Филиппу. Давно уж он заметил, что между ним и Варварой что-то есть, но затевать об этом разговор он стеснялся. А Филипп тоже никогда не спрашивал у него о Варваре. А если бы он спросил, Семен мог бы кое о чем рассказать; рассказать о том, что было известно, пожалуй, только ему одному.
…В прошлом году, летом, в хутор на каникулы приезжал сын гуртоправа Веремеева — молодой курчавый семинарист. По какому-то делу он зашел к атаману Арчакову и увидел Варвару. Через короткое время нашлось новое дело. В доме Арчаковых Веремеев больше не появлялся. Зато, к удивлению Семена, ему вскоре пришлось встретить его уже вместе с Варварой в другом месте. Как-то в воскресенье он собирался ехать в поле за просом. Пошел в сад за ветками — оплести арбу. Лазил по саду, искал. Вдруг неподалеку от себя услышал приглушенный в кустах говор. Бесшумно раздвинул терновник, насторожился. Под густой черемухой, раскинув ноги в зеркальных гамбургских ботинках, лежал семинарист Веремеев. Курчавая голова его уютно покоилась на коленях Варвары. Засматривая в его чуть открытые глаза, она одной рукой разгребала черные вьющиеся волосы, другой — гладила плечо. Из-за фуражки выглядывала недопитая бутылка вина с опрокинутым на горлышко стаканом. Он, полусонный, неразборчиво что-то бурчал ей, а она, довольная и счастливая, сияла улыбкой. Завистливыми глазами несколько минут Семен смотрел на них, потом опустил ветки и неслышно отошел.
Обо всем этом Семен мог бы рассказать Филиппу. Но тот почему-то никогда не заводил с ним разговора о Варваре. И Семен не знал, нужно ли ему говорить об этом или нет.
Когда Филипп подходил к стану Арчаковых, небо было уже совсем чистое. Из-за пашни поднималась румяная, полноликая луна. Варвара, сбив в ноги теплую, на вате, кофту, лежала под арбой. Лучи падали прямо на лицо. Черные распущенные волосы блестели на белом подстеленном под голову платке. Длинные ресницы и полукружья бровей изредка неровно вздрагивали. Под глазницами бродили тенистые пятна. Она чуть слышно дышала полуоткрытым ртом. Филипп осторожно подошел к ее изголовью, присел. Затая дыхание, долго смотрел в лицо. Оно было таким же, каким знал его Филипп несколько лет назад, хотя из продолговатого оно как будто стало более округленным и вся ее фигура словно бы немножко расплылась. Но, может быть, это только показалось в колебании неверных дрожащих лучей, а может, и в самом деле вместо девичьей угловатости в ее прежнем лице с годами появилась женская округлость. Филиппу стоило больших усилий, чтобы удержать себя от охватившего ребяческого желания — пощекотать былинкой в ее ушах. Но он, боясь испугать ее, привстал и отошел к переднему колесу.