Советские поэты, павшие на Великой Отечественной войне (Коган, Багрицкий) - страница 178

Что если бы убрали сходни —
Осталось бы их отраженье.
1937

418. Андрей Муравьев

Двенадцать тысяч муравьев
Собрали зернышки плодов
И много разноцветных игл —
Музей готов.
Торчала кочка, а под ней,
У догнивающих корней,
Сто комнат и двухсветный зал,
И там видней —
Черники синенький плакат,
Суставы муравьиных лат,
Коронки челюстей, рога
Рядком лежат.
И стопки крыльев расписных,
И усики клопов лесных,
И пряжа тонких паутин
Лежат с весны.
Мешочки желтых мертвых тлей,
И в кубиках вишневый клей,
И в колокольчиках пыльца
Со всех полей.
Но странный есть один предмет,
Таких в музее больше нет:
Громадный конус, тяжкий вес
И странный цвет.
Стоит он, круглый, без конца,
Как бог, лишившийся лица,
И, капли сохранивший вид,
Кусок свинца.
Здесь не узнают, как он тверд,
Какою силой он протерт
Сквозь пыль и ветер, ткань и кость
И шум аорт.
Как червь его безглазый грыз,
И в прахе он катился вниз,
И тонкий стебелек травы
Над ним повис.
Его катили через пыль
За сотни муравьиных миль.
И в поколеньях муравьев
Забылась быль
Микроскопических минут.
Сто поколений проживут,
А он, ужасный и простой,
Всё тут.
Геометрический предмет,
Но для него масштабов нет,
Как будто в этот мир внесен
С других планет.
1938

419. «Мы захотим — поставим брашна…»

Мы захотим — поставим брашна,
Друзей, товарищей зовем
И выпьем так, что небу страшно,
А не хотим — так и не пьем.
Мы пляшем так, что стены стонут,
И наша пляска всем видна;
Народы целые потонут
В потоках нашего вина.
Мы запоем — весь мир нам тесен,
По всей земле тогда гремит,
А коль не слышно наших песен,
То вся вселенная молчит.
Грустили мы — земля страдала
И тучи плакали над ней,
Мать сыновей не узнавала
И реки стали солоней.
Считать — не сосчитаем раны,
Но вспомним обо всех боях,
И не могилы, а курганы
Находим мы в своих степях.
Май 1939

420. Ласточки в Кронштадте

На базе в амбразурах окон
Есть много ласточкиных гнезд.
Из глины птицы лепят кокон, —
Он крепок, незаметен, прост.
Висит он каменным карманом,
Неинтересный птичий дом,
Открытый ветру и туманам,
Как будто шепчет: «Не уйдем.
От века мы с природой спорим,
Мы не жалеем о былом,
Всё будем мы летать над морем,
Воды не зацепив крылом.
Пожар сраженья нас задушит,
Людей внезапная беда,
Нам гнезда легкие разрушат —
Мы не исчезнем и тогда.
Пусть будет жизнь — и труд, и горе,
Мы гнезда вылепим опять,
Покуда существует море,
Здесь будут ласточки летать…»
Я понял, что и в наше время
Дает природа вещий знак,
Что трудовое наше племя
Не может уничтожить враг.
Пускай вся жизнь мне будет горем,
Я не сойду с родной земли.
Всю жизнь мы боремся и спорим,
Но вьются ласточки над морем
И ходят наши корабли.
1940