Советские поэты, павшие на Великой Отечественной войне (Коган, Багрицкий) - страница 196

Немеркнущее сдержанное пламя,
Готовое рвануться и зажечь,
Как молния, разящая до грома.
Я верю силе трудовой руки,
Что запретит декретом Совнаркома
Писать о родине бездарные стихи.
1940

473. После ночной смены

Я иду по улицам ночного завода.
Двери цехов зияют, как пещеры троглодитов.
Машины обступают меня, громоздкие и причудливые, как динозавры.
Я легко ухожу от них, потому что они неподвижны.
Я вдыхаю холодный и сладкий воздух рассвета,
Я не знала до сих пор, что воздух бывает так вкусен.
Наконец-то — впервые в жизни —
Мне открывается подлинная ценность
Самых простых и насущных вещей —
Воздуха, воды и куска хлеба.
Мои руки черны от масла и металлической пыли.
Я смотрю на них с уважением:
Это действительно — мои руки.
Наконец-то — впервые в жизни —
Они — мои руки — создают настоящие вещи.
Нужные моему народу, имеющие вес и объем,
Вещи, которым не требуются
Литературные комментарии.
Я стою на перекрестке и ожидаю первого трамвая.
Рассветный ветер пронизывает меня весьма беззастенчиво,
Я забыла, что уже сентябрь
И что надо было надеть жакетку.
До дому моего далеко, и трамваи еще не ходят.
Я ежусь от холода и ожидаю.
Над поселком плывут тончайшие облака с розоватым отливом.
Но я не смотрю на них; мои веки слипаются.
Я ожидаю трамвая и знаю, что когда-нибудь он придет…
И если бы не зубная боль — я была бы сейчас вполне счастлива.
1941

474. Я живу

Я живу без тебя. В неуютной квартире,
Среди шумных соседей и облупленных стен.
Я одна в этом плохо проветренном мире.
Это быт. Это дом. А похоже на плен.
Я взбираюсь под утро на подоконник,
Прижимаюсь к стеклу и царапаю мел.
Я старею — от слез, от свирепых бессонниц,
От неконченных писем, стихов и новелл.
Это трудно. Но всё это — только снится.
Мир совсем не такой, если снять мишуру,
Если вспомнить пронзенные солнцем ресницы.
Ты со мной. Ты во мне. Я с тобой говорю.
Ты меня не ругаешь за отсутствие пудры,
За немодное платье, за мечты о тебе…
Ты меня понимаешь, спокойный и мудрый
(Не такой, как в Полтаве, а как был на Лабе),
Улыбаются умные, добрые губы,
Светло-русая прядь закрывает висок.
Я тебя называю: «Аэро, любый…»
Ты меня — полушепотом: «Еленок…»
И становится мир и просторным и светлым.
Ты мне волосы гладишь. Не во сне. Наяву.
Мы стоим над обрывом. От холодного ветра
Ты меня защищаешь. Потому я живу.
15 января 1941. Ростов-Дон

475. Возвращение

Жди меня, и я вернусь,
Только очень жди…
К. Симонов
Это будет, я знаю… Нескоро, быть может, –
Ты войдешь бородатый, сутулый, иной.
Твои добрые губы станут суше и строже,
Опаленные временем и войной.
Но улыбка останется. Так иль иначе,
Я пойму – это ты. Не в стихах, не во сне.