— Началось! — воскликнул Афонин, передавая бинокль своему заместителю, молодому капитану-стажеру. — Смотри, Лука, хорошенько смотри!
Темно-коричневая масса шведских отрядов спускалась с холмов, в порядке и без излишней суеты выстраиваясь на зеленой траве с опушки казавшегося огромным выпасного поля. В стане датчан тут же заголосили трубы, оповещая солдат о готовности врага к бою. Забегали с сосредоточенными лицами младшие офицеры, поднимались бойцы, а от отряда к отряду скакали посланные генералом посыльные, призывая полки немедленно выдвигаться на построение. Через час стало ясно, что Торстенсон не изменил стандартной схеме построения войска: в центре его находились пехотинцы — спереди мушкетеры, а за ними вставал лес длинных пик. Перед линией пехоты артиллерийская обслуга устанавливала орудия, выкатывая их на позиции. Рейтарские полки, поделенные примерно пополам, составляли фланги шведской армии, а полуторатысячный отряд кавалерии Леннарт оставил в резерве на дороге в Оттербакен, которая выходила из-за холмов на поле, огибая его по правому берегу озера Скагерн.
Датчане запаздывали с развертыванием своей армии, и генералу Сиверсу пришлось орать на своих офицеров, указывая им на шведов — они, мол, ждать не будут! И верно, едва противник выстроился на поле и флаги его полков затрепетали на вдруг поднявшемся с севера крепком ветру, как забили литавры, загудели трубы. Армия Торстенсона, чуть качнувшись, сделала первые шаги. Медленно, но неумолимо…
Командир второй стрелковой роты батальона «Дания» Василий Новиков оглядывал порядки армии врага, пришедшей в движение, и отчего-то ему пришли на ум слова одного взволнованного киргиза, виденного им в каком-то из политико-документальных фильмов, — мол, сидите вы там, в Москве, а мы тут ждем китайского катка. Пока он далеко, но он приближается и будет здесь непременно…
Сзади послышался негромкий разговор — на опушку из перелеска вышел донельзя усталый старший медик роты Сергей Левченко, которого Новиков предпочитал называть не по званию, а по имени.
— Сергей, ну что там с людьми Гордона? — повернулся он к подошедшему.
— Жуть, — покачал головой медик, некогда бывший молодым мурманским врачом, с отличием закончивший вуз и по протекции родного дядюшки попавший в отлично оплачиваемую экспедицию на Новую Землю. — Вот когда работаешь, эмоции отключаются, а после… К этой резне привыкнуть все же совершенно нельзя! Раненых частенько добивают, и это скорее к лучшему, милосерднее, что ли. Ибо с такими ранениями выходить человека — это зачастую невозможное действо, а для него — адское мучение!