— Извини, Ливингстон, но убедительных доводов я так и не услышал.
— Знаешь, Ландсманн, ты сейчас будешь в шоке, поскольку тебе такое понятие незнакомо: я — твой друг!
Барни победил.
Барни был рядом и шутил, когда Беннету делали предоперационный укол, и его же лицо он увидел первым, придя в себя после наркоза.
— Ну как все прошло? — сонным голосом спросил Беннет.
— Все позади, Ландсманн, — заверил Барни. — Керк говорит, снимки отличные. Теперь тебя никто не упрекнет в том, что ты бесхребетный.
Беннет немного помолчал, а потом спросил:
— Могу я подождать смеяться?
— До каких пор? — спросил Барни.
— Пока невропатолог не скажет, что я способен резать не только рождественского индюка.
— Ландсманн, — нежно сказал Барни, — сам ты индюк!
Беннет улыбнулся.
В последовавшие за операцией дни Беннет больше не улыбался. Его лицо выражало постоянную тревогу. Он знал, что все его будущее сейчас зависит от нескольких болезненных обследований, которые должен провести главный хирург Йеля Ласло Фаркаш.
Барни снова потребовал, чтобы ему разрешили присутствовать.
— Я о Фаркаше слышал, — успокаивал он приятеля. — Он считается превосходным диагностом.
На что Беннет возразил:
— Ага, а человеком — никудышным.
— Как это? — удивился Барни.
— А он никудышный и есть. Тебе небось доводилось слышать о врачах со стальными нервами? Так вот, у этого типа сердце из чугуна.
— Забудь о его личных качествах, Бен. По крайней мере, он не станет приукрашивать правду.
— Не уверен, что хочу знать эту правду, — сказал Беннет зловещим тоном.
Поначалу создавалось впечатление, что равнодушный профессор Фаркаш знает одно-единственное слово, и то на тарабарском языке. Он готовил Беннета к электромиограмме с помощью нескольких жестов, перемежающихся возгласами «ага!» на разные лады. Это исследование должно было однозначно определить степень нарушения (если оно есть) в прохождении сигналов из мозга в драгоценные ручки больного.
Беннет попросил Фаркаша разрешить ему во время процедуры смотреть на осциллограф. Профессор ответил отрицательным жестом. Он словно говорил: «Как бы сведущ ты ни был в своей сфере, в моей области ты не специалист».
Но на самом деле на экран вполне можно было и не смотреть, поскольку и врач, и пациент, и притаившийся в углу Барни могли отчетливо слышать шипение и скрип динамика, дававшие слуховое представление о том, как передаются импульсы по периферической нервной системе Беннета.
Для Беннета эта процедура была равносильна электрическому стулу.
Хотя он не морщился от болезненных ударов, получаемых его руками, звуки, которые он слышал, подтверждали страшную правду. Барни уже высказывал опасения, что у Беннета ущемлен нерв в шейном отделе позвоночника. Он даже взял на себя смелость объявить, что инстинкт диагноста говорит ему о непоправимости ситуации.