— Легкая гипергликемия, спровоцированная изрядной дозой углеводов, прекрасно поднимает настроение, — объявила она.
В глубине души она была встревожена больше самого Барни, который к десятому куску уже полностью забыл о своем уязвленном мужском самолюбии. «Ведь мне с этой секс-бомбой жить в одной комнате, — твердила себе Лора. — Остается надеяться, что меня она не сведет с ума!»
Вернувшись в общежитие, Лора распрощалась с Палмером в вестибюле:
— До следующей субботы ты совершенно свободен, мальчик.
— Против воли, — нехотя согласился тот — Но я тебе буду звонить. — Уже уходя, он помахал им рукой: — Чао, эскулапы.
Лора с Барни остались вдвоем.
— Спасибо тебе, Кастельяно. Пока вы не появились, меня терзала оскорбленная гордость. В любом случае, твой Тэлбот — потрясающий парень.
— Да, — бросила Лора, направляясь к своей двери — Пожалуй, он даже слишком хорош для меня.
Если коктейль накануне имел целью потешить самолюбие будущих медиков, то вступительная лекция декана Кортни Холмса стремительно пошатнула их уверенность в правильности выбранного пути.
Они с изумлением услышали, что даже самые блистательные врачи, к каковым относился и сам доктор Холмс, настолько мало знают о болезнях человеческого организма, что умеют излечивать лишь двадцать шесть из их несметного числа.
Неужто им предстоит пять лет каторжной работы только для того, чтобы обрести профессию, на девяносто восемь процентов представляющую собой гадание на кофейной гуще?
* * *
Еще не успев прийти в себя, первокурсники с выпученными глазами выстроились в очередь в буфет.
Лора шепотом сказала Барни, что должна сесть вместе с четырьмя остальными девушками, которые уже заняли столик «для почетных посетителей». Он кивнул, обвел буфет взглядом, увидел Беннета Ландсманна и решил сесть с ним, поскольку они уже были знакомы.
Вскоре к ним присоединился Хэнк Дуайер. Он был еще под впечатлением от речи декана Холмса.
— И что же, мы должны знать наизусть все эти неизлечимые заболевания, о которых он говорил? Я, например, о многих даже не слышал.
Ему ответил однокурсник, гордо восседавший в торце стола:
— И как, интересно, тебя сюда приняли? Холмс только обозначил самые большие загадки медицины, то есть такие, которые мы — я, во всяком случае — будем разгадывать в своей будущей исследовательской работе.
Гнусавый, высокомерный голос принадлежал Питеру Уайману.
— Этот тип серьезно? — сказал Барни на ухо Беннету.
— Надеюсь, что нет, — ответил тот.
Но Уайман продолжал свою проповедь:
— Мне начать с лейкемии и диабета, или можно считать, что вам хотя бы в общих чертах известно, что такое лейкоциты и язва желудка?