— А эта Кастельяно… — пробормотал Беннет, сокрушенно мотая головой. — Я знавал ее еще с Редклиффа. Вот кто для меня загадочная личность! Красивая, чертовски умная и настоящая загадка.
Загадочная? Пожалуй, это был единственный эпитет, который Барни ни за что не применил бы к Лоре.
Правда, он-то знал ее по-настоящему. По сути дела, они были друг для друга как родные.
«Вот кто действительно загадка, так это ты, Беннет».
Накануне первого зачета по биохимии всех мучил один и тот же вопрос: «Какое отношение эта абракадабра имеет к исцелению больных?»
— Понимаешь, — жаловалась Лора, — все эти дурацкие схемы напоминают мне учебу на автослесаря или телемеханика.
Они экзаменовали друг друга в комнате Барни.
— Кастельяно, не нервничай! Я согласен, что это все похоже на заучивание пятидесяти сортов макарон, но все-таки эта наука имеет некоторое отношение к работе организма.
— Уверена, что моему отцу учить эту чушь не приходилось!
— А я уверен в обратном. Обмен веществ изучали еще в Древней Греции и Китае две тысячи лет назад.
— Да, но не в таком же объеме! Тогда этих безумных подробностей вообще никто не знал. А кроме того, черт побери, я надеялась, что увижу здесь больных людей!
— Ну что ж, — мрачно пошутил он, — оглянись вокруг! Пфайфер и сам больной, а после всей этой зубрежки и мы такими станем. Хочешь «Хершиз»?
— Нет, но стаканчик кока-колы выпила бы. Чтобы не уснуть. Я сбегаю…
— Не дергайся, Кастельяно, сиди тут и занимайся за нас двоих. Мне надо разогнать кровь, чтобы к мозгам поступала.
Он быстро сбегал к выстроившимся в нижнем коридоре автоматам. Но в этот поздний час автоматы, как назло, все до единого были пусты, даже табачный.
Он медленно побрел наверх, пытаясь вспомнить, у кого из соседей по этажу можно разжиться плиткой и чайником. Ах да, наверняка у Ланса Мортимера есть и то и другое и в двух экземплярах.
Он постучал. Ответа не последовало. Неужели спит? Барни тронул дверь — она оказалась не заперта. Ланс возлежал в кресле, запрокинув голову и смежив веки. На нем были наушники. Наушники?! Вот это выдержка — слушать музыку накануне такого зачета! Барни подошел и тихонько постучал Ланса пальцем по лбу.
— Есть кто живой? — беспечно произнес он.
Ланс открыл глаза и снял наушник с одного уха:
— А, доктор Ливингстон. Куда ты запропастился?
— К себе в комнату, как и все остальные, зубрю проклятущие химические формулы. А ты почему не тем же занят? Или завтра на зачет не идешь?
— Чего это вы все в таком мандраже? Не вижу никаких оснований для паники.
— Может, и так, но тебе не кажется, что стоило бы позаниматься?