– И все-таки? – вяло полюбопытствовал я. Не так чтобы мне было очень интересно, что же, черт возьми, со мной происходит. Спросил просто для того, чтобы спросить.
– Понимаете, Владислав, – доктор снял очки, протер их и опять водрузил на нос, – физически вы абсолютно здоровы, что более, чем странно при вашем образе жизни.
– Значит, ничего страшного?
– Я бы так не сказал. Видите ли, вы просто не хотите жить, и медицина тут бессильна. Через полгода максимум вы умрете.
– И ничего нельзя сделать?
– Лекарств от нежелания жить не существует.
– Понятно...
– Или, – он снял халат и повесил его в шкаф, – вы легко сможете прожить еще лет сорок, если сами того захотите.
– Так что же мне делать?
– Жить, жить, черт подери! Влюбитесь, напейтесь, подеритесь, в конце концов. Хомяка купите, чтобы было о ком заботиться. И приходите ко мне, если у вас действительно что-то заболит. Все, свободны, – сердито проговорил он.
Я встал со стула и вышел.
– Ну, что? – спросил истомившийся в коридоре Котов.
– Говорят, здоров, только жить не хочу.
– Бывает, – понимающе кивнул Саня. – Может, пойдем, нажремся, вдруг полегчает?
– Как-нибудь в другой раз.
– Ловлю на слове.
В тот день я проснулся с ощущением, что в моей жизни что-то должно перемениться. Лениво поплескался в душе и побрел на кухню. Открыл холодильник и обозрел царящее там изобилие: упаковка яиц, два скукожившихся плавленых сырка и пакет сока. Вдруг захотелось поесть, причем не жалкую холостяцкую яичницу, а, скажем, борща, а потом отбивную с жареной картошечкой. Сам себе удивляясь, оделся, спустился вниз, завел машину и поехал на рынок. Раньше я, помнится, с удовольствием ходил туда и обратно пешком, но то было раньше.
Быстренько купив все, что хотел, и кое-что еще, я направился к выходу и тут услышал перекрывающий гортанные крики торговцев громкий собачий лай и визг. Повернул за угол и увидел его. Крупный, исхудавший до скелетного состояния пес. Настолько грязный, что невозможно было разглядеть окрас и даже определить породу. Он стоял, оскалив здоровенные клыки, прижавшись спиной к забору, а вокруг него бесновалась стая базарных шавок. Лаяли, скалились, но не нападали, понимая, растерзать его они смогут, но уж одну, двоих из них этот ходячий скелет прихватить успеет. Шавки это всегда удивительно тонко чувствуют.
– А ну, пошли отсюда! – я достал из пакета несколько картофелин и запустил в них. Ворча и повизгивая, стая разбежалась.
Я подошел поближе. Пес оставался стоять, где стоял, дрожа от холода.
– Ты как, малыш? – при слове «малыш» он повел ухом. Может быть, его так звали раньше, в той, другой жизни, когда у него был хозяин, который о нем заботился, а он, в свою очередь, был готов отдать за него жизнь.