— Он очень благодарен за вашу доброту, как и я, за вашу заботу об Александре, — сказал Великий князь.
— Главное теперь, — ответил герцог, — доставить вас доктору Шмидту, и мы отправимся, как только заказанная провизия будет на борту.
Великий князь улыбнулся:
— Я бы не хотел, чтобы мы оставили ее на берегу!
В ожидании княжны герцог вспомнил, как перед его уходом ее отец вновь выразил ему признательность, а она не проронила ни слова благодарности.
Ее глаза показались ему тогда очень большими и темными на ее бледном лице. Видимо, она все еще была в шоке от известия, что ее отцу предстоит операция, и ни о чем другом не в состоянии была думать.
Дверь открылась.
— Ее светлость к вашей светлости? — объявил Доукинс.
Она вошла, и герцог сразу уловил в ней перемену, но не мог догадаться о причине.
Она была в легком цветастом платье, купленном князем Иваном до его отъезда.
Это было простенькое платьице из тонкого муслина, какие носят женщины в тропиках, и, видимо, недорогое, приобретенное в одном из магазинчиков, теснившихся вблизи причалов.
Пестрая расцветка ткани была нанесена на белом фоне, и хотя платье было несколько великовато княжне, у него длина была модной и не доходила до щиколоток. Герцог обратил внимание, что она наконец надела чулки, очевидно, тоже купленные князем, и теперь они облегали ее тонкие, изящные ножки. Но на ней были все те же изношенные туфли, в которых она впервые вступила на яхту.
Все равно княжна выглядела теперь совсем другой без своего прежнего старенького платья и красной скатерти, в которую куталась, пока они не очутились под солнцем Египта.
Герцог нашел, что светлый тон платья очень ей к лицу и придает более юный вид.
Она будто вся светилась в этом платье. Однако герцог заметил, что княжна сильно озабочена, видимо, предстоящей операцией отца. Он решил, что должен попытаться как-то ее успокоить.
— Я хочу… поговорить… с вами, — сказала княжна.
Герцога удивил ее смущенный и несколько неуверенный голос, так не похожий на ее прежний отчужденный, надменный тон.
— Я рад этому, — ответил герцог. — Может быть, мы присядем?
Он указал ей на кресло, в котором княжна сидела в тот первый раз и старалась скрыть, что она без чулок.
Он сел напротив нее и приготовился слушать.
Помня ее черствость в общении с ним, герцог не счел нужным облегчать ей задачу.
— Я… я не знаю, как… начать, — сказала она как-то беспомощно.
— Если вы хотите выразить вашу благодарность, — сказал герцог, — то ваш отец уже очень красноречиво это сделал, и, честно говоря, я не люблю, когда меня благодарят.