На русский престол возвели племянницу Петра I, дочь его старшего брата, Анну Иоанновну, вдовствующую герцогиню курляндскую. От недавних всесильных фаворитов отвернулись все.
Наталья Борисовна в своих воспоминаниях рассказывает, как, едва узнав о кончине императора, к ней немедленно съехались все родственники и стали отговаривать ее от замужества с Долгоруким: она-де еще молода, можно этому жениху отказать, будут другие, не хуже его, да и сватается уже отличный жених. «Войдите в рассуждение,— пишет дочь «благородного Шереметева»,— какое мне это утешение и честная ли это совесть, когда он был велик, так я с радостью за него шла, а когда он стал несчастлив, отказать ему».
Высокое нравственное сознание и зрелость понятия о женской чести в едва достигшей шестнадцати лет девушке поразительны.
«Я такому бессовестному совету согласиться не могла, а так положила свое намерение, когда сердце, одному отдав, жить или умереть вместе, а другому уже пет участия в моей любви. Я не имела такой привычки, чтобы сегодня любить одного, а завтра другого. В нонешний век такая мода, а я доказала свету, что я в любви верна: во всех злополучиях я была своему мужу товарищ. Я теперь скажу самую правду, что, будучи во всех бедах, никогда не раскаивалась, для чего я за него пошла».
Очень часто капризы своевольных, избалованных людей похожи на решимость и, бывает, даже носят характер бескорыстия: они так привыкли выполнять все свои прихоти, что не постоят за ценой и даже не станут считаться с реальностью жизни, которая, случается, мстит им жестоко.
Решимость Шереметевой не была ни капризом избалованной фельдмаршальской дочери, ни прихотью гордой «самоволки», не слушающейся ничьих советов. Наталья Борисовна оказалась одарена готовностью к самопожертвованию в любви до полного отречения от себя и своей жизни — редким женским талантом.
Долгорукий терял все — состояние, титулы, честь, свободу. У Шереметевой был выбор, и никто не обвинил бы ее, что она не захотела соединить свою судьбу с несчастьем, предпочла доводы рассудка нерасчетливой неосмотрительности. Это было бы тем простительнее, что легкомысленный нрав ее жениха был всем известен. Правда, строго и затворнически содержавшая себя невеста, возможно, и не подозревала о его слабостях.
«Плакали оба и присягали друг другу, что нас ничто не разлучит, кроме смерти. Я готова была с ним хотя все земные пропасти пройти». Понятно, что Долгорукий так потянулся в эти дни к своей невесте, так оценил ее привязанность. «Куда девались искатели и все друзья, все спрятались, и ближние отдалече меня сташа, все меня оставили в угодность новым фаворитам, все стали уже меня бояться, чтоб я встречу с кем не попалась, всем подозрительно».