.
Это письмо как нельзя лучше разрушает еще одно ложное мнение — о чаадаевской холодности.
Разумеется, Чаадаев понимает, что показания арестованных грозят и ему: Якушкин принимал его в члены Тайного общества. Однако в его письмах этих месяцев говорится о твердом и непреклонном решении — вернуться в Россию[125].
Задумаемся над этим решением. Сергей Тургенев от страха за брата впал в безумие, Николай Тургенев принял решение не возвращаться на родину. Уже в Англии он получил строгий указ от правительства немедленно явиться в Петербург для ответа перед Следственной комиссией.
«Миссии предписано в случае отказа сигналировать меня перед английским правительством как заговорщика и преступника... После этого неисполненного мною повеления я совершенно понял мое новое положение. Я увидел, что я должен навсегда остаться в Англии»[126] (12 июня 1826 г.). Впоследствии в своих воспоминаниях о Николае Тургеневе известный деятель той поры Д. Н. Свербеев оправдывал его в этом решении и отводил упреки декабристов, что тот «не явился по призыву на суд, чтобы разделить с ними всю тяготу 30-летней ссылки. Но явиться на суд в 1826 году при всех тогдашних условиях крайнего ожесточения против декабристов и правительства и общества было бы таким дон-кихотством»[127]. Однако именно на подобное донкихотство отважился Чаадаев, что было для всех его друзей полной неожиданностью.
Якушкин, вернувшись из Сибири, напишет в своих «Записках», что на допросе назвал Чаадаева, принятого им в общество, потому, что знал: тот за границей[128]. Вторым Якушкин назвал покойного В. Пассека, которому также уже не мог повредить.
В этих условиях возвращение в Россию было, несомненно, безрассудством. Все биографы, начиная от М. Лонгинова и кончая А. Лебедевым, обсуждают причины отставки Чаадаева, но никто не поставил вопроса о причине возвращения его в Россию. Между тем это вопрос столь же коренной и столь же глубокий для понимания личности «отставного ротмистра».
30 июня (12 июля) 1826 года Чаадаев выехал в Варшаву. Там его застало известие о казни пятерых декабристов, но и это не поколебало его решимости возвращаться.
За каждым шагом Чаадаева в Варшаве следят. Когда 18 июля он прибыл в Брест, то был немедленно задержан, подвергнут обыску и допросу. 21 июля Великий князь Константин Павлович пишет брату-царю в Петербург: «Пограничный почтмейстер и начальник таможенного округа исполнили мое приказание осмотром всего, что при нем было, и как нашли разные непозволительные книги и подозрительные бумаги, то оныя представили ко мне, а его оставили в Бресте под надзором. По рассмотрении здесь оных бумаг оказываются особенно из двух к нему, Чаадаеву, писем следы связи его с Николаем Тургеневым, с Муравьевым и князем Трубецким, теми, которые известны в возмущении». Константин извещает царя, что вместе со своим письмом посылает «оригиналом выше означенные письма», «выписку из всех найденных при нем бумаг», «Каталог книгам», «масонский патент» и спрашивает разрешения: Как поступить с ротмистром Чаадаевым, которого он, Константин Павлович, приказал из Брест-Литовска не выпускать и иметь «за ним секретный полицейский надзор»