Признанный достойным рода, Курт был объявлен единственным наследником нежданно воспрянувшей и даже помолодевшей тетушки. Вскоре у нее состоялся пышный прием, после которого всего за несколько десятков тысяч рейхмарок, сунутых шефу гестапо, Штахель был зачислен рядовым в особую команду по охране военнопленных с обязательной перспективой продвижения по службе.
— Неважно, что мундир рядового, — наставляла его тетушка. — Важно, что ты признан арийцем и с этого времени будешь служить в ведомстве самого Генриха Гиммлера. Старайся!
И Штахель старался, дабы с первых дней службы доказать, что в его жилах течет кровь истого арийца, что и тетушка, и шеф полиции, оценивая его способности, не допустили ни малейшей ошибки.
После битвы за Днепр и проведения ряда наступательных операций по освобождению Украины наши фронты к весне сорок четвертого достигли ее юго-западных районов. В первых числах апреля краснозвездные самолеты появились и в небе Одессы. Когда все дороги, ведущие к городу, запрудили отступающие войска оккупантов, активизировали свои действия партизаны. Их удары обрушились на противника с тыла.
Люся была безгранично рада, что к тому времени, когда до слуха стал доноситься артиллерийский грохот, медпункт оказался пустым. Даже те раненые, которым надо бы еще лежать, поднялись, чтобы участвовать в разгроме саперных команд, готовивших подрыв Хаджибеевской дамбы.
Десятого апреля, как только в город вошли советские войска, Люся собралась домой.
— Все-таки в действующую армию решили, Людмила Антоновна? — спросил Дроздецкий, пожимая на прощание руку. — Дело хозяйское, но врачи и здесь нужны.
— Вам большое спасибо за все. Обязательно заходите к нам, к маме моей.
Она торопилась. Ведь почти два года не виделись. Бежала, не замечая огромного скопления людей, взволнованных и радостных, сосредоточенных и печальных.
Приблизившись к родному дому, почувствовала, как с каждым шагом тяжелеют, наливаются свинцом ноги и неистово бьется сердце.
Мать увидела ее из окна и отчаянно закричала:
— Люся! Доченька!
Подхватив на руки двухгодовалую дочурку, Люся забежала в подъезд, а Серафима Филатовна уже спускалась по лестнице, говорила на ходу:
— Со вчерашнего дня от окна не отхожу. Родные мои, милые! — Серафима Филатовна прижала к себе внучку, залилась слезами. — Крошка моя… Бледненькая, как лепесток…
С первых же минут появления в доме Люся мучительно думала о том, как спросить о папе. Но сердце матери не выдержало. Заливаясь слезами, она рассказала, что замучили папу враги.
— И это еще не все, доченька, — продолжала Серафима Филатовна. — Нет больше наших Леночки и Танечки. В ту же ночь, когда их проводил Женя из порта, пароход был потоплен. Спаслись всего несколько человек.