Джон утешал и поддерживал меня. Я была признательна за то, что Кромвель позволил ему сопровождать меня в Тауэр в тот день, 19 мая. Мы отплыли от Уайтхолла на барке, взявшей на борт тех, кому предстояло стать свидетелями обезглавливания королевы — под конец король явил ей что-то вроде милости. Хотя за прелюбодеяние и измену он мог сжечь ее, Генрих все же согласился ограничиться обезглавливанием, и Анна стала первой женщиной, которая была казнена таким способом. Когда же она попросила прислать французского палача с мечом вместо обычного головореза с топором, он и на это дал свое согласие.
Я знала, что на казни будет присутствовать Кромвель; кроме того, мы слышали, что прибудут некоторые достопочтенные горожане, а также лорд-канцлер Одли, герцог Суффолк и герцог Ричмонд, внебрачный сын короля от его возлюбленной Бесси Блаунт.
К месту казни не был допущен ни один из уцелевших родственников королевы: ни родители, ни ее сестра Мария, которая была королевской фавориткой до того, как Генрих познакомился с Анной. Мария Болейн, ныне Мария Стаффорд, жила в безопасном отдалении от двора, в сельской глуши, вместе с мужем, которого отважилась сама для себя выбрать. При одной мысли об этом я тяжело вздохнула. Как бы я хотела, чтобы и мне так повезло — жить с любимым мужем вдали от бездушного двора, хотя на меня легло бы проклятие, если бы я покинула Елизавету.
Нам также стало известно, что сам король в этот день будет находиться на другом конце города, ожидая, когда пальба из пушек Тауэра возвестит ему о том, что он свободен и волен обручиться с Джейн Сеймур прямо на следующий день. Сеймуры, во всяком случае, проявили чувство такта: не стали присутствовать при казни и злорадствовать — они все были по уши заняты посредничеством между Генрихом и следующей королевой.
Когда мы проходили через ворота Тауэра, я чувствовала теплые лучи весеннего солнышка, меня овевал легкий ветерок с Темзы. Внутри же крепости было темно, а дышать стало нечем. Нам пришлось долго ждать. Было уже около полудня. Я вспомнила стихи, написанные Анной — кто-то, оставшийся неизвестным, вынес их за пределы Тауэра, и теперь их тайком читали при дворе. Я надеялась на то, что злобный Кромвель, если услышит об этом, не сочтет, что таинственный курьер — это я. Там были такие строчки: «В грязь имя втоптано, кровь из души моей — от лживых слов, жестокости людской… О, Смерть желанная, прими меня скорей и принеси обещанный покой…» В тот день я горячо молилась, чтобы Анна не утратила власти над собой, чего она боялась во время нашей последней встречи.