Старая потаскуха прикидывается наивной девочкой: он, дескать, не понимает разницы, он не знает, что одно дело итти сражаться за свою родину, другое — рыть родине могилу. Но французы это хорошо знают, и на медовые речи Лаваля они отвечают поездами, которые не доходят до немецкой границы, станками «Рон полан», которые неожиданно останавливаются, ночными выстрелами и суровым молчанием.
Лаваль и его живая занавеска — полудохлый маршал, который командует, повязавшись слюнявкой, и пишет законы, стоя на четвереньках, выбрали для Франции скромное название: «Государство». Было когда-то французское королевство, французская империя, французская республика. Теперь Франция не королевство и не республика — «государство». Акционерное общество по-французски называется «Societé anonyme» — «Анонимное общество». Есть «Анонимное общество Эр ликид», есть и другое: «Анонимное общество Франция» во главе с продувшимся Лавалем.
Оверньяк, обмолвившись, сказал правду: французский народ действительно любит свободу и независимость. Два года французы глядели на море и ждали погоды. Теперь их лица стали суровыми. Они глядят вокруг себя, на захудалых бошей, которые еще топчут французскую землю. Ножом, топором, руками, зубами — чем угодно — лишь бы убить проклятого боша! Вскоре ничто не сможет удержать огня, он вырвется из сердец, он обнимет всю Францию.
Вот уже полтораста лет, как Франция не знает виселиц. И все же я думаю, что Пьеру Лавалю окажут особую честь, ради него воскресят некоторые пережитки, — трудно его расстрелять, он непохож даже на шпиона. Он ведь только Лаваль, только иуда нашего века. Но осины могут расти спокойно. Пьер Лаваль не дурак, вам он никогда не повесится. Его вытащат из-под последней немецкой койки. У него отнимут последний немецкий пфенниг. А потом повесят на парижском фонаре, накинув, как петлю, белоснежный галстук.
24 октября 1942 г.