Леона поднялась наверх и принялась укладывать свои немногочисленные вещи в сундук, который подарила ей Иветта. Она не нашла в себе ни смелости, ни желания переодеться в один из своих новых нарядов и осталась в платье, которое она сшила себе сама всего за несколько шиллингов. И поскольку это платье целиком и полностью принадлежало ей, оно было куда дороже, чем роскошные дорогие туалеты, которые ее будущая невестка столь великодушно предложила ей в качестве приданого.
Но теплый плащ пришелся как нельзя более кстати.
Хотя день выдался жарким, она знала море достаточно хорошо и понимала, что к ночи поднимется пронизывающий ветер, продувающий насквозь тонкую ткань летней одежды.
Время шло. Леона по-прежнему ждала. Солнце медленно клонилось к закату, бросая на море золотистые отблески. Хозяин трактира принес ей еду, но, как она ни старалась, ей едва удалось проглотить несколько кусочков.
Она ждала! Ждала, как, наверное, с незапамятных времен ждали заключенные звука шагов тюремщика, поворачивающего ключ в двери камеры.
Лью все не приходил, и Леона начала недоумевать, не забыл ли он о ее существовании. Последняя отчаянная надежда вспыхнула в ее сердце — быть может, в конце концов он раскаялся в своем решении и намерен отплыть в Англию, оставив ее одну.
Но позже, в сгустившихся сумерках, она услышала его надменный голос, когда он разговаривал внизу с трактирщиком, и звук его шагов, когда он поднимался по лестнице. Едва уловив неясный шум, она почувствовала лихорадочную дрожь, ее сердечко испуганно забилось, губы внезапно стали сухими.
Он пришел за нею! Человек, за которого она должна выйти замуж, который поклялся, что ей никогда не удастся ускользнуть от него. Все выше и выше по ступенькам раздавались его шаги, и наконец он распахнул дверь высокопарным жестом, словно возвещая о своем прибытии.
Он, как всегда, был безукоризненно одет, с высоким галстуком, ниспадавшим с плеч плащом, поддерживаемым позолоченной цепочкой, и небрежно надетым набекрень высоким цилиндром. А она уже успела забыть — так, по крайней мере, ей казалось, — каким рослым и широкоплечим он был и какой страх внушало ей сочетание недюжинной физической силы с властностью и самонадеянностью.
— Вы готовы? — осведомился он, и, несмотря на все усилия, она не могла промолвить в ответ ни слова.
— Очевидно, моя нареченная невеста вне себя от радости, что видит меня, — произнес он. — Впрочем, нам и не следовало ожидать на первых порах чересчур бурных восторгов. Это наступит позднее, когда я научу вас, моя дорогая Леона, что значит любить, — к сожалению, в вашем воспитании этим существенным вопросом слишком долго пренебрегали.