Недолго пролежал мой «труп» без движения, каких-нибудь пять-десять минут. Я услышала решительные и смелые слова о прорыве: выбраться из-под скал, прорваться сквозь вражеский огонь к Балаклаве, в лес!
Можно несколькими словами мгновенно вдохнуть жизнь в человека. Я поднялась, схватила Женю за руку и протиснулась в гущу толпы. Посреди нее стоял политрук Паршин и объяснял план прорыва:
— Чтобы выйти, надо ползти на животе по узкой щели в обрыве, а дальше снова спуститься к морю…
Тут же стояла Наташа. Я ее спросила, — они идут на прорыв?
— Да.
— А мне можно идти?
— Спроси Паршина.
Я протиснулась к Паршину и спросила:
— Паршин, возьмите меня с собой на прорыв!
— Идите, — ответил Паршин.
Ко мне подошла Лида Приходько, только что вошедшая в пещеру.
— Лида, они идут на прорыв в горы, к партизанам, идем вместе с ними!
— Идем, — сразу согласилась она.
Я сбросила с себя черный жакет, надетый под светлое летнее пальто, и отбросила его в сторону. Какая-то девушка в морской форме подняла его и спросила.
— Вы совсем бросаете жакет, можно мне его надеть?
— Надевайте, мне он не нужен.
— Девушка натянула на себя жакет и сразу утратила военный облик.
Пальто я оставила на себе, так как оно было легкое, серого цвета — прекрасная маскировочная одежда для ночи. В это время группа во главе с Паршиным, вооруженная автоматами, начала быстро спускаться по веревке вниз, лишь мелькали фигуры людей, беззвучно исчезая в ночном мраке. Мы втроем — Лида, Женя и я — с лихорадочной поспешностью спускались последними: сначала Лида, за ней Женя и затем я. Какой-то командир, оставшийся в пещере, попробовал удержать нас:
— Как, на прорыв с ребенком?
Испугавшись, что он нас задержит, я ответила резко:
— Разве здесь лучше умирать?
Довод был веский, командир, не нашелся что ответить, и больше не пытался удерживать нас.
Спустившись, мы бросились бежать вслед за всеми по каменистому узкому берегу. Но сил совершенно нет, я бегу последней, все время спотыкаюсь, падаю и умоляю тихим шепотом (на верху немцы могут услышать):
— Лида, подожди!
Между мной и Лидой бежит маленький Женя, в темноте он теряет туфли, но не пытается их найти и дальше бежит босиком. Когда я падаю, маленький Женя возбужденно шепчет:
— Мама, скорей, скорей!
А вдали совсем уже затихают едва различимые звуки топота многих ног. Я бегу, падаю, поднимаюсь и снова бегу. В душе не страх, нет, но безнадежное отчаяние. Не нужно быть военным, чтобы понять: мухе и той трудно вылететь из-под обрыва. Наверху стоят немцы с пулеметами, всюду к выходам из батареи подведены танки…