Пьер нагнулся над маленьким уродцем, шевелившимся на груди роженицы. Вопрос определения пола теперь значения не имел.
— Живой? — вырвалось у него. И непонятно, чего было больше: ликования или брезгливости. Радости или отвращения.
— Живой, Пьер, живой. Но надолго ли?
Ребенок пошевелился и пополз вперед, на звуки их голосов. Безглазый лоб поворачивался, и, казалось, ребенок смотрит на них. Рот, беззубый и красный, как у всякого младенца, открылся. Раздался пронзительный визг.
— Ага! — воскликнул Пьер, будто уловив в этом крике что-то, непонятное для Соула.
Снаружи, что казалось невероятным, — вопль был подхвачен с радостью и энтузиазмом. В криках можно было безошибочно распознать сигнал победы.
Соул бросился к дверям — посмотреть, в чем дело и что там происходит.
Кайяпи стоял рядом с Брухо, жестикулируя, распустив пальцы веером. До него тоже дошло, что вода уходит. И он спешил получить проценты с капитала.
При этом молодой индеец торжественно и чинно обнял старого Брухо, помогая ему встать. Старик кашлял, из носа у него струилась кровь. Он вцепился в своего единокровного сына, чтобы не упасть.
Ученик Брухо воинственно зашлепал по грязи, направляясь к ним. Но Кайяпи сердитым жестом отослал его назад — и юноша юркнул в толпу, растворившись в ней и сразу утратив всю свою спесь.
Соул возвратился к постели роженицы и почти силой оторвал Пьера от разглядывания младенца. Тот вышел неохотно, растирая глаза кулаками.
— Что теперь говорит Кайяпи? Переведи, Пьер.
— Мака-и сам выпил воду, — запинаясь, словно заново вспоминая язык, выдавил Пьер.
— Ну-ну, и дальше?..
— Почувствуйте, как он сосет — как новорожденный молоко. Воды изливаются в его глотку.
— Дальше.
— Великое свершилось, благодаря Отцу Брухо. Но дитя… ну, Кайяпи, ну дает!
— Дальше!
— Ребенок — это еще не сам Мака-и. Это его послание к шемахоя. Мака-и не может прийти в виде человека. Но это его истинное послание. Чтобы показать это нам, он и пьет воду. Теперь его послание к племени должен передать верный человек.
— Я понял! — воскликнул Соул.
— Что?
— Слушай меня, Пьер. Сейчас ты подойдешь к Кайяпи и скажешь ему, что все слова насчет послания — правда, и человек, который объяснит, — тоже святая правда. Но напомни ему, что теперь старый Брухо не нужен. Понимаешь? Он должен удалиться. Так и скажи. И женщина из хижины тоже теперь не нужна. Мы и ее заберем. Иди же, договорись с ним. Ты не представляешь, как это важно.
(Господи, подумал он, эта женщина — никто из ее соплеменниц не зайдет в хижину, чтобы ей помочь?
Она должна остаться живой. Уцелеет она — уцелеет и мозг, насыщенный наркотиком.)