.
В этом "диалоге" двух книг с одинаковым названием столкнулись совершенно разные революционные линии, разные взгляды на пути реализации социалистических идеалов. Долгие годы казалось, что реформист Каутский безнадежно проиграл Троцкому, олицетворявшему тогда радикальное крыло большевизма. Но истории было угодно доказать правоту "старого тапера", который "отказался играть на инструменте революции", а не его воинствующего оппонента. Троцкий, как и его сотоварищи, не замечал того, что вместо народовластия они узурпировали право говорить от имени народа. А это далеко не одно и то же.
Наиболее ожесточенно Троцкий спорит с Каутским по вопросу о терроризме, или, точнее, об использовании насилия в революции. Идею о том, что "терроризм принадлежит к существу революции", Каутский объявляет широко распространенным "заблуждением". Патриарх II Интернационала жалуется: "Революция приносит нам кровавый терроризм, проводимый социалистическими правительствами. Большевики в России вступили первые на этот путь и суровейшим образом осуждались поэтому всеми социалистами, не стоявшими на большевистской точке зрения…" Каутский решительно выступает и против "института заложников".
Мы уже знаем, что и по этому вопросу Троцкий, выражая точку зрения радикальных большевиков, стоит на иных позициях. "Вопрос о форме репрессии, — пишет Троцкий, — или о ее степени, конечно не является принципиальным. Это вопрос целесообразности… Именно этим простым, но решающим фактом объясняется широкое применение расстрелов в гражданской войне… "Морально" осуждать государственный террор революционного класса может лишь тот, кто принципиально отвергает (на словах) всякое вообще насилие — стало быть, всякую войну и всякое восстание. Для этого нужно быть просто-напросто лицемерным квакером"[75]. Троцкий верно говорит, что нередко красный террор вызывался террором белым. Но всегда ли? Большевики, отвергая социал-демократические традиции и путь реформ, вольно или невольно ограничивали выбор средств, среди которых "универсальным" оказывалось лишь насилие. По сути, для Троцкого революция была синонимом насилия, которое он, как и Каутский, называет террором. Не из этих ли истоков большевизма в 20-е и 30-е годы Сталин брал методы решения социальных, экономических и духовных проблем? Признание насилия нормой революционного процесса исподволь переносилось на мировоззренческие установки вообще. В этом случае революция представала кровожадным зверем, готовым сожрать любого, кто оказывался на ее пути.
Для полноты картины хотелось бы заострить внимание читателей на различии взглядов Каутского и Троцкого на роль партии и ее отношение к крестьянскому вопросу. В ответ на справедливые обвинения Каутского, что большевики, подменив диктатуру Советов диктатурой партии, которая "уничтожила или отбросила в подполье другие партии", тем самым устранили возможность политического соревнования, Троцкий приводит пример из русской революции.