— Кто это — он? — спросила я по инерции, а эхом отозвалось: «Не обязательно, но и не исключено…». И от этого стало приятно на душе, как всегда, когда во мне шевелился огонек власти, когда я чувствовала, что могу заполучить любого, кого пожелаю: захочу — заставлю быть со мной, не захочу — не подпущу.
— Да этот Курт. Я думаю, с ним тебе будет неплохо. Интересный парень. Химик. Еще студент, а уже на BASF^ практику сделал. И деньги, кстати, имеет, не то что твой нищий. И, главное, немец, своя кровь — хоть из бывшей ГДР, правда. Веселый, высокий, общительный, что еще надо?.. По мне — так у мужчины должны быть большие руки, густой голос и толстый член — и все! — Ингрид прихлопнула сумкой по столу так, что официант мотнул головой от неожиданности, а парни за соседним столом замерли. — Да что ты думаешь, твой зверь сейчас один сидит? Небось привел к себе кого-нибудь. А ну позвони, узнай, где он. И если он хочет ссориться
— то и ты не будь дурой, своих позиций не сдавай, нет — так нет, и все, чао, мио Гио!..
— Тебе легко рассуждать со стороны.
— Ты что, любишь его, что ли? — презрительно сморщилась Ингрид. — Вот от этой глупости и все несчастья идут! Держи себя в руках!
— Зачем?
— Как зачем? Чтобы быть свободной!
— Но ведь любовь — это свобода? — нерешительно возразила я.
— Что? — взвилась Ингрид. — Любовь?.. Да это для нас самое губительное — любовь!.. Тут-то ты и в капкане, как мышь на сыр попалась! Любовь — это тюрьма, и больше ничего!
— Вот и он так говорит, — вспомнила я.
— Он вообще неплохой парень, если б не действовал на нервы. Вообще-то, конечно, мужик должен быть немного мачо, но не такой злостный, как он. Пожалуйста, счет!
На улице мы привычно пошли в ногу, пересмеиваясь и вполголоса обсуждая «фактуру», что попадалось по пути.
— Не пора ли нам развлечься? — спросила Ингрид, искоса поглядывая на меня.
— Мы давно никуда не ездили, милочка.
— Нет настроения.
— А вот это тоже неправильно: надо начать, а потом и появится. Аппетит, сама знаешь, когда приходит.
Иногда мы устраивали себе разрядки — ехали вдвоем на ночь в какой-нибудь большой город, шли куда-нибудь на диско, кокетничали, флиртовали, веселились. Бывало, доходило и до постели. Удовольствия большого я не получала, но Ингрид утверждала, что такие вылазки идут только на пользу — лишь о презервативах не забывать, а я больше молчала, вспоминая бабушку, которая учила не только честности, но и гордости.
И сколько бы Ингрид ни доказывала, с синим блеском в глазах, что эти встряски полезны для души и в особенности для тела и с гордостью ничего общего не имеют, я чувствовала смутную вину. Это прилипчивое ощущение отклеивалось долго и медленно, исчезало постепенно, через несколько дней, во время которых я затихала на работе, а дома не брала трубку, слушала музыку и старалась не думать ни о чем.