Занимаясь с Евгением индивидуально, Будберг обнаружил, как тот быстро схватывал все языковые тонкости и как легко усваивал древние и современные языки. Способный, с философским складом ума, Евгений стал любимым учеником профессора. Более того, последний видел в молодом человеке своего преемника. Есть основания полагать, что имелись и другие надежды, в большей степени со стороны жены Будберга: у них была дочь на выданье, и они хотели познакомить ее с Евгением. Его пригласили на обед. После оживленной беседы с профессором, прошли в гостиную, где дочь Будберга сыграла на фортепьяно несколько классических произведений.
Но помолвка не удалась, и причин тому несколько. Одну угадала супруга Будберга, которая некогда посоветовала Евгению: «Держись подальше от этих русских!» Сама русская, она увидела, что интерес молодого американца к Православию начал затмевать для него всё остальное. Очевидно, что Евгений питал большую страсть к русской Церкви, нежели к мисс Будберг.
Но самым главным обстоятельством, почему Евгений не пошел по стопам своего учителя, служило разочарование в современном научном мире. Он уже преподавал на старших курсах и, оказавшись на пороге блестящей научной карьеры, серьезно засомневался: для него ли эта дорога? Почти всё в современной науке делалось не из любви к истине, а скорее по академической моде. Только Православие открывало непреходящую Истину, и чем больше он напитывался ею, тем невыносимее было видеть пустоту нынешних научных школ. Через год по окончании университета она написал резко и горько:
«Молодежи, пока еще не «перевоспитанной» академической средой, всё еще жаждущей истины, вместо нее преподается «история идей» или «сравнительное изучение». Всепроникающая относительность познания и скептицизм убивают почти у всех тягу к истине.
Научный мир — сколь ни тяжко и ни печально признать — стал сегодня по большей мере источником растления. Слушать или читать слова неверящих в истину людей — это и есть растление. Еще более разлагает подмена истины некоей образованностью и эрудицией — они представляются самодостаточными, что суть пародия на истину, которой они предназначены служить. Это не более чем фасад, за которым пустота. Растлевает, увы, даже элементарная порядочность (всё еще присущая части ученых), честность лучших представителей научного мира, если честность эта служит не истине, а скептической эрудиции: тем больше соблазняют людей субъективизм и неверие, скрытые за этой эрудицией. Растлевает, наконец, просто жизнь и работа в атмосфере ложного понимания истины, где христианская Истина несовместима с основными научными понятиями, где даже те, кто всё еще верит этой Истине, могут лишь изредка возвысить свой голос над хором скептиков, взращенных научным миром. Корень зла, конечно, в самой системе, основанной на неправде, а профессора, коим эта система позволяет и способствует проповедовать эти идеи, — лишь носители зла».