«Почему боль и страдания лучшие учителя, нежели радость и счастье? Ответ прост: радость и счастье учат человека довольствоваться тем, что дает мир сей, а боль и страдания понуждают искать счастья глубже, за пределами мирского. Сейчас мне неможется, и я взываю ко Господу: не для того, чтобы облегчить боль, а чтобы Иисус, Единственный, в Ком мы можем преступить пределы мира сего, пребыл со мной, пока я болен, и чтобы воля Его свершилась во мне. В счастье и радости я не призываю Господа, я доволен и думаю, что большего мне не надо. Философия удовольствия несостоятельна, ибо само удовольствие — преходяще и ненадежно, а боль — неизбежна. В боли и страданиях Христос обращается к нам. Посылая их, Он являет милость, равно и попуская зло — только так мы можем заглянуть за пределы земной жизни, если там и впрямь существует то, чего чают наши сердца.
И сколь безосновательными казались бы эти рассуждения, основанные лишь на воображении человека, не приди Христос и не открой нам, дотоле слепцам, глаза».
Евгению стало известно, что болезнь его считается неизлечимой. Он понимал, что это — наказание за грехи и что ему должно уповать на милость Божию. Однако душа всё еще роптала: что‑то не так, чего‑то недостает. Неужто Бог обрекает его на смерть, не дав возможности оправдать земное существование? Однажды, во время приступа, когда он записывал свои думы, малодушие взяло верх. В Евгении снова проснулся бунтарь, взъярился (хотя и не прямо) на якобы несправедливого Бога, но под конец сокрушенно возопил:
«Мы устали от жизни, ищем отдохновения, поругиваем мир и Того, Кто нас сюда привел и оставил в скуке и пустоте, изредка насылая боль. Почему? Всё от нашей ненависти к Богу, от нежелания стать истинными людьми — образом и подобием Божиим. Что бы мы ни делали, мы либо проклинаем, либо благодарим Бога, нашего неисследимого Отца. Нам кажется, Он никогда не говорит, чего от нас хочет, молчит, когда мы взываем к Его слову, поражает нас язвами, когда мы преуспеваем в праведности и любви, позволяет миру идти своим путем, будто бы не внемлет или не заботится. Впрочем, и эти строки написаны в ненависти и слепоте. Господи, помилуй!»
В один из этих тяжких дней Евгений заглянул в художественный магазин. Задержался у вращающейся витрины с открытками, и взгляд его упал на фотографию старинной сербской иконы Божией Матери[3]. Он начал было молиться, но вновь волной накатил гнев, и Евгений не смог сдержать его. Гнев этот происходил от внутренней неуверенности, напряжения, когда, как ни пытайся, невозможно увидеть, что впереди. Сейчас он вывернул наизнанку всю душу, не скрывая от Богородицы отчаяния: «Ты родила Того, Кто дал мне жизнь! Того, Кто сошел на землю, дабы мы, приобщаясь Его, снедая Его, могли взойти на Небо! Вразуми, наполни смыслом мою жизнь! Помоги раскрыть дарованные таланты! Дай войти в Церковь Сына Твоего, пребыть в Его спасительной ограде, в самом