— Что будет, когда мы вернемся в Нью-Йорк? — Я желала прояснить ситуацию до конца. — Как ты меня представишь? Надо немедленно известить твоих родителей!
— На устройство всех дел мне потребуется несколько дней, но родителям я хочу сказать лично, — не сдавался Генри. — А кроме того, я еще должен подыскать для нас дом, но тебе не о чем беспокоиться. Мебель и шторы выберешь по своему вкусу.
Он забрасывал наживку, как рыбак, вознамерившийся приманить глупую молодь, но я не клюнула.
— А мне что прикажешь делать? Где я буду жить?
— Разве ты не можешь некоторое время пожить у мамы? По-моему, это вполне естественно.
— Она уехала к своей сестре в Филадельфию. И вообще, я хочу жить с тобой!
Приобняв меня за плечо, Генри нежно прошептал: «Любимая моя» — и так раза три-четыре, но я стряхнула его руку.
— Ты просто меня стыдишься! — воскликнула я, холодея от глубинного смысла его слов.
Потеряв надежду меня разубедить, Генри со скрипом дал согласие в тот же день пойти в радиорубку и отправить своей матери радиограмму о том, что он возвращается в Америку с женой. Тогда я еще не до конца понимала всю важность этого шага: не отправь Генри такое сообщение (а у меня не было ни малейшей уверенности, что оно ушло), мне вряд ли удалось бы доказать факт нашего брака, потому что свидетельство покоилось на дне морском вместе с Генри. Разумеется, лондонский чиновник сделал соответствующую запись в своем реестре, но магистрат находился в чужом государстве, которое к тому же погрязло в войне.
Мы с Пенелопой дружно пришли к мысли, что мир становится все шире и опаснее, втягивая нас в дела тех стран, о которых мы прежде слыхом не слыхивали. Теперь, когда я пишу эти строки, мне понятно и другое: насколько опасен мир, который замыкается сам в себе, сужаясь до размеров щепки; а во время наших океанских скитаний я долгими часами размышляла, доведется ли мне увидеть мир оптимального размера, где не нарушается равновесие сторон, где потрясения не бьют через край, где я буду в безопасности. В детстве я верила, что наша семья надежно застрахована от всех бед, а потом мой отец разорился и пустил себе пулю в лоб. Мать, увидев на вощеном полу густое кровавое пятно, выронила стопку белья с только что вышитым вензелем — и в одночасье лишилась рассудка. Поначалу «Императрица Александра» тоже виделась мне надежной. На какой-то наивный миг я получила все, что хотела, и даже больше, но на поверку и это оказалось лишь приятной иллюзией. Я спрашивала себя, может ли человек надеяться хоть на что-нибудь, кроме иллюзорного везенья, ведь мой опыт подсказывал, что этот мир в основе своей смертельно опасен. Этот урок я усвоила на всю жизнь.