— Нет, нет, я не желаю принимать мертвую воду! — быстро произнес Константин. — На меня вся держава смотрит, и многие возмутятся, если я начну молодеть, а церковники и вовсе предадут меня анафеме. Нет, меня интересует только живая вода.
Ольга вскинула брови к опускавшимся на ее лоб жемчужным нитям венца, губу закусила, чтобы не рассмеяться. Ох, и самоуверен же ромейский базилевс! Она ему еще и не пообещала ничего, не сказала, что одарит чародейской водой, а он уже что-то решает. Но император заметил, как изменилось ее до этого спокойное лицо, и вновь принял выражение величавой отстраненности. И так же, не проявляя больше беспокойства, он выслушал, что ему омолодиться все одно не грозит, ибо тот, кто принял мертвую воду, выглядит так, каковым был в момент принятия ее, ну разве что более свежим и подтянутым становится. И эта вода больше нужна тем, кто пострадал от ран. Зато живая водица жизненные силы удесятеряет. Тот, кто выпьет ее, будет много лет жить и здравствовать, не зная хворей, пока не заметит, что седина новая появилась или силы иссякают. Каждый по-разному это у себя отмечает. Но как отметит, вот тогда и приходит время вновь к силе чародейской воды прибегнуть. Ведь она действует не вечно, надо пить ее время от времени.
Когда Ольга пояснила все и замолчала, вокруг уже разлились фиолетовые вечерние сумерки, только далеко на горизонте еще розовели последние отблески заката. На фоне потемневшего неба порой проносились с тонким писком летучие мыши, где-то отдаленно шумел фонтан, а из покоев дворца долетали звуки музыки — там по-прежнему пировали. За одним из столов сидел волхв Коста, оберегающий под полой накидки последний флакон с живой водой. Хорошо, что с живой. Вон этот робкий ромей, носивший имя стойкого и твердого, только живой водой и интересовался. Но мертвой воды у Ольги уже и не было, погасла, как объяснил Коста. Да и то неизвестно, сколько еще припрятанная им вода будет в силе. Так что, если Ольга хочет успеть повлиять на Константина, ей надо поспешить дать ему испробовать это диво. Потому-то она так и сказала: готов ли наивысочайший император прямо сейчас прибавить себе жизни? Тянуть-то смысла нет.
Константин повернулся так резко, что звякнули украшения его наряда, качнулись подвески у лица.
— Живая вода у вас с собой? Здесь? В Палатии? Среди даров? Но… нет, не думаю, что вы уложили ее среди мехов и янтаря. Как и не думаю, что вы безвозмездно готовы одарить меня подобным дивом.
Он нахмурился, вспомнив, что говорил священник Григорий: княгиня хочет породниться с семьей базилевса. Какова дерзость! И все же мысль, что он получит лишние годы жизни, наполнила Багрянородного таким воодушевлением, что ему все труднее становилось сдерживать себя, не выказав неподобающего волнения. Архонтесса и так смотрит с насмешкой, понимая, что за несколько лет жизни любой что хочешь отдаст. Редкий дар эта вода, ценой в жизнь, как она сказала.