– Мне все реже хочется секса, и, должна тебе сказать, я чувствую себя вполне комфортно.
Близость с Яцеком давно уже стала для Клары чем-то вроде спланированного заранее торжественного приема в честь эрогенных зон: еще до начала известно, кто, после чего и что будет делать при намеренно зажженных свечах. Это был солидный супружеский оргазм, которого хватает на месяц.
– Может, ты подстраиваешься под ритм Яцека? У него упало либидо – и у тебя тоже.
– Я не знаю, лекарства тому причиной или…
– Я пропишу ему золофт, он меньше снижает либидо.
Павел не хотел слушать интимных исповедей. Он не ревновал Клару – он завидовал возможности испытывать эмоции – те самые эмоции, которые он многие годы анализировал со своими пациентами. Он уже достаточно знал об эмоциях, чтобы изобразить любое состояние человеческой души. Когда он лечил чужих, то мог не опасаться, что его изобличат, но Клара – будучи рядом, а не у телефона – может уловить его имитацию чувств.
Клара не видела смысла в другом лекарстве для Яцека.
– Легче всего оправдаться, ссылаясь на депрессию, – произнесла она почти равнодушно. – Жаль, что это не заразно.
– Увы, заразно, только не говори никому, что это я тебе сказал, иначе у меня отберут лицензию. Люди заражают души друг друга, а я потом должен их от этого лечить. Правда, Пати? И сколько мы с ними уже намучались, – прислонился он головой ко лбу собаки. Теперь он видел Клару в профиль. – Ты немного поправилась, тебе идет.
– Я старею. Мне уже все равно.
В этом не было кокетства – разве что облегчение, что все физиологические обязанности уже выполнены.
– Не говори так. Ты принадлежишь к моим любимым женским образам.
Она знала, что в его рейтинге следует сразу же за Гвинет Пэлтроу и опережает Голду Меир. Для других мужчин царицей была Мэрилин Монро – Павлу же Монро казалась скорее разряженной под женщину, чем собственно женщиной, и этим она напоминала ему трансвеститов.
– У тебя-то все в порядке? У тебя кто-нибудь есть? – Клара беспокоилась за него.
Он сам в себе видел любопытный экземпляр для наблюдения. В студенческом общежитии из – за несчастной любви одни прыгали из окон, для других приходилось вызывать «скорую» и делать промывание желудка, а Павла интересовало лишь, откуда берется это безумие – не из генов ли? Ведь любовь также должна быть закодирована в клетках. Секс дает начало жизни, когда две хромосомы, отцовская и материнская, сплетаются в объятиях.
В молодости Павла считали слишком рассудительным – он был замечен всего в нескольких связях с женщинами и мужчинами. Никаких длительных отношений, никакой тоски по вдыханию утреннего запаха из чужого рта. Он казался асексуальной диковинкой, хотя также произошел из хромосом, объединившихся в сексе. Благодаря своей отстраненности и некоему безразличию он и стал судьей, примиряющим мужскую и женскую части мозга, норму и отклонения от нее у своих пациентов.