Предстоял неравный бой. Как когда-то перед выполнением боевого задания в тылу противника, комдив взвесил все за и против.
Воздушный стрелок, сжавшись в комок, прирос к земле и вопрошающе смотрел на комдива, все еще надеясь на какое-то чудо.
Кольцо врагов сжималось. Все чаще и чаще фашисты кричали: «Рус, сдавайся!».
— Так и ждите! — со злобой в голосе проговорил комдив и первым же выстрелом повалил фашиста, затем второго, третьего…
Немцы опешили и залегли. Казалось, они отступили. Воцарилась тишина. В то, что немцы ушли, комдив не верил. Он вынул обойму, глянул — остался один-единственный патрон.
Рыбаков толкнул локтем воздушного стрелка и кивком головы показал, чтобы тот уходил.
— Доберешься до своих, расскажешь, — бросил он ему напоследок.
…Гибель комдива потрясла всех нас. Особенно переживал Хитали.
В последние недели войны он в полной мере узнал, что такое горечь утрат: потерял своего наставника и учителя капитана Феденина, близкого друга по полку майора Чернова и наконец комдива Рыбакова, с которым у Хитали сложились на редкость душевные отношения.
Как-то, увидев Захара, сидевшего на небольшом пне у входа в землянку, я невольно обратил внимание на то, что он бледен и задумчив, руки его беспомощно лежали на планшете.
— Какого человека потеряли! — сказал он, с тоской посмотрев на меня, и слеза, по-видимому, давно уже накипевшая, покатилась по его щеке. — Неужели воздушный стрелок не мог спасти его? — с отчаянием спросил меня Хитали.
— Воздушный стрелок сам чудом спасся, — напомнил я.
— Почему же это чудо не помогло комдиву? Ну скажи, почему?
— Это было сказано так искренне, что мне стало жаль его.
Давно я не видел Захара таким возбужденным. Не знаю, о чем он думал в эти минуты, очевидно, мысленно клялся мстить фашистам до конца своих дней.
В те трудные для нас дни изменилось поведение Хитали. Теперь он еще настойчивее рвался в полеты. Когда подбирались ведущие на особо опасные задания, Хитали был в числе первых. Когда в воздухе было туго, Хитали всегда был в самом водовороте событий, бросался в самую гущу зенитного огня.
Встретившись как-то со своим сверстником, который занимал должность адъютанта в соседнем полку, Хитали возмутился: «Если все летчики станут адъютантами, кто же воевать будет?». На лбу его собрались сердитые морщинки, а в глазах загорелись злые огоньки. Как можно уйти с летной работы, когда каждый летчик находился на особом учете, этого Захар не понимал. И Хитали, человек честный и горячий, рьяно боролся с каждым, кто забывал о своем долге перед Отечеством.