Позвонить Заку и спросить, не хочет ли он пойти выпить пива?
Позвонить Хелене, ведущей на радио, приятельнице, с которой давно не виделись.
В небе над ней сияет серп луны, окруженный тысячами бледных звезд, — она видит, как они тянут друг к другу свои остроконечные руки, но так и не могут соединиться.
— Зак слушает.
Он ответил после третьего сигнала; голос хрипловатый, словно спросонья.
— Это Малин, я просто хотела спросить, не хочешь ли ты выпить пива, поговорить о деле, я все никак не могу успокоиться, что скажешь?
«Я говорю слишком нервно», — думает она при этом.
Одиночество? Да. Именно это на меня и давит.
— Малин, сейчас половина десятого, тебе надо бы лежать в постели и отдыхать перед завтрашней работой. Нам многое нужно сделать. Я уже шел в кровать, пиво в другой раз. Нам же завтра работать, ты прекрасно знаешь.
— Ты сказал — полдесятого?
— Именно так, Форс.
Тишина в трубке.
— Но можешь прийти к нам, если хочешь. Посидим, поболтаем. Гунилла сделает нам бутерброды.
Гунилла — жена Зака. Само радушие и посредственность. Фармацевт в аптеке на площади Стураторгет, любезная до тошноты.
— Нет, спасибо за приглашение, не хочу вам мешать, увидимся завтра.
— Спокойной ночи, Малин!
Она стоит неподвижно возле дома с телефоном в руке.
Зайти в паб? Вернуться в квартиру? Позвонить Туве и Янне?
Что-то бродит внутри, и дело не в жаре.
Тьфу на эту жажду и это желание. Я же знаю — ничего хорошего от этого не бывает.
Перед глазами встает образ Юсефин Давидссон на больничной койке: лицо искажено кошмарными снами, которые порождаются вытесненными из сознания воспоминаниями.
Вскоре Малин пересекает Тредгордсторгет, точно зная, куда держит путь. Вечер медленно переходит в ночь, в единственном ресторане на площади столики на улице пустуют, темнокожий официант уносит внутрь пепельницы — больше на столах нечего убирать.
Она идет вдоль Дроттнинггатан, мимо помпезных жилых домов. Мимо проезжают машины: зеленая «вольво», белый пикап.
Ее рука прикасается к калитке парка Тредгордсфёренинген — железо еще хранит тепло дневного солнца, но уже не обжигает.
Малин открывает калитку, заходит в парк. Она здесь совершенно одна — никто не решается гулять там так поздно после того, что произошло.
Голая.
Изнасилованная.
Дети из детского сада.
Я ничего не помню.
«Это чудовище — оно может быть где-то здесь», — думает Малин, заходя все дальше в парк, мимо ухоженных грядок и фонтанов, теплиц возле забора. А вот и беседка, детская площадка, почти беззвучно бурлящий ручеек, скромный, но полный голосов и воспоминаний источник.
Отсюда видны балконы на Юргордсгатан, но обход жильцов не дал результатов.