— Сейчас. Только забелю суп.
— Потом забелишь.
Когда она вошла, Илья встал. Даже в домашнем платье и переднике она оставалась той же знаменитой артисткой, лишь исполняющей роль домашней хозяйки.
Муж придвинул ей кресло.
— Садись. А вы, — он повернулся к Илье, — повторите жене то, что рассказали мне.
Илья откашлялся, чтобы голос не дрожал, и повторил.
— Не волнуйтесь, моя жена поняла вас, — сказал хозяин, потом обратился к жене: — Господин Шерас уверяет, что девочка светловолосая и еще не говорит. Так что… — он все-таки замялся, — родного языка не знает.
У Ильи заколотилось сердце.
Но Стонкувене вдруг поднялась.
— Посмотрю, не убежал ли суп, — сказала она и вышла.
— Не волнуйтесь, жена сейчас вернется.
Но она не возвращалась. И Стонкус пошел за ней.
Илья ждал. Дверь в кухню оставалась закрытой. И голосов не было слышно. Илья понимал, что должен уйти. Тем более, что скоро станет меньше возвращающихся в гетто желто-звездных бригад, в одну из которых, выждав в подворотне, он должен будет юркнуть. И опять вернуться ни с чем…
Наконец дверь отворилась и вернулся Стонкус, держа перед собой поднос с тремя тарелками супа и горкой нарезанного хлеба.
Хозяйка расставила тарелки.
— Извините за скромное угощение. Не моя в том вина. Но заправлен суп настоящим молоком, а не эрзацом. Знакомая молочница из деревни приносит.
— Спасибо большое, — сказал Илья не зная, как попросить, и повторил: — большое спасибо. Но… можно его отлить в баночку, чтобы я отнес ребенку. Вносить что-либо в гетто запрещено, но я спрячу бутылочку под пальто, может, сегодня охрана не очень лютует.
Илье показалось, что у Стонкувене в глазах заблестели слезы. Он отвел взгляд.
Заговорил ее муж:
— Ешьте, господин Шерас. Для вашего ребенка жена нальет отдельно. И хлеб весь заберете. Нам пока, благодаря театральному буфету, хватает.
— Спасибо. Сердечно благодарю. — Голос Ильи все-таки дрожал. И хотя взял ложку, сразу есть не решался.
— Ешьте пока не остыл, — посоветовала хозяйка. — У нас прохладно.
И хотя Илья послушно принялся есть, думал о главном: как спасти Анечку.
Наконец решился:
— Я понимаю, что не имею права просить об этом.
— О чем именно?
— Приютить нашу доченьку. Ведь это риск. Но, может, вас, ведущих артистов театра, ни в чем таком не заподозрят. В крайнем случае сможете объяснить, что из деревни привезли племянницу. Девочка светловолосая…
Он умолк.
Хозяева тоже молчали.
Наконец Стонкус встал, подошел к жене, поцеловал ей руку.
— Не отказывай. Может, Бог за это услышит нашу мольбу и у нас родится своя. Ты же хочешь девочку.
Стонкувене кивнула и заплакала. Илья тоже не мог сдержать слез. Да и не старался: Стонкусы согласны приютить Анечку! Он был готов упасть перед ними на колени, целовать им руки, ноги, целовать их одежду. Но смог только пробормотать: