Зарыдав во весь голос, Аристокл бросился к своему упавшему родственнику. Сократ бросился за мальчиком, чтобы уберечь его от всего, что могло случиться. За ним бросились другие завсегдатаи их компании.
— Пропустите! — закричал Аристокл властным голосом, хотя этот голос еще не успел прорезаться. — Пропустите, вы там! Я родственник Крития!
Люди действительно перед ним расступились. Сократ последовал за ним, но понял, еще не добежав до Крития, что Аристокл уже ничем не может ему помочь. Критий лежал на спине во все еще растекавшейся луже собственной крови. Его ударили в грудь, в живот и в горло — возможно, и сзади тоже, хотя это Сократу и не было видно. Широко открытые глаза Крития смотрели немигающим взглядом. Его грудь не вздымалась и не опускалась.
Аристокл стал перед ним на колени, не боясь испачкаться кровью.
— Кто это сделал? — спросил он, и затем ответил на собственный вопрос: — Алкивиад. — Никто ему не возразил. Он протянул руку и закрыл Критию глаза. — Мой родственник, возможно, был не лучшим из людей, но он не заслужил… этого. Он будет отомщен.
Несмотря на непрорезавшийся голос, это были слова взрослого мужчины.
* * *
Собрание так и не было созвано, чтобы одобрить мир Алкивиада со Спартой. Его аргумент — если он вообще в нем нуждался — состоял в том, что такой хороший мир и не нуждается в формальном одобрении. Это нарушало афинскую конституцию, но мало кто осмеливался на это жаловаться. Убийство Крития также было аргументом — таким аргументом, который не мог проигнорировать ни один благоразумный человек. Еще одним подобным аргументом стала безвременная кончина его молодого родственника, который, возможно, полагал, что юный возраст убережет его от преследований за прямоту.
За свою долгую жизнь Сократ успел наслышаться от афинян немалых оскорблений. Мало кто, однако, мог упрекнуть его в трусости. Через пару недель после смерти Крития — и всего через пару дней после похорон Аристокла — Сократ пошел через агору, оставляя позади безопасную, приятную тень оливкового дерева перед лавкой башмачника Симона. Он направился к статуям Гармодия и Аристогитона, стоящих в самом сердце площади. С ним пошли несколько товарищей.
Аполлодор потянул его за хитон.
— Ты не обязан этого делать, — сказал он сдавленным голосом, явно стараясь не разрыдаться.
— Не обязан? — оглянулся Сократ. — Люди обязаны услышать правду. Люди обязаны говорить правду. Ты видишь кого‑нибудь еще, кто делает это вместо меня? — Он пошел дальше.
— Но что будет с тобой? — зарыдал Аполлодор.
— А что будет с Афинами? — ответил Сократ.