– Ничего, теть Нин, я что-нибудь придумаю, не переживайте.
Когда тетка ушла, Настя выключила в прихожей, дальше которой они так и не прошли, свет, погасила газ под вовсю свистящим чайником и прошла в свою комнату. Присела на подоконник среди цветов. В голове вяло ворочалась мысль: надо переставить горшки на пол, а то полетят сейчас сами. Переставила. Забралась с ногами.
За окном по-прежнему шел снег, ложился ровным слоем на землю, на ветки деревьев. Настя подумала о том, что, наверно, снег идет и за тысячу шестьсот километров от Москвы, в Осло, где мама, суетясь на кухне и весело напевая себе под нос, печет пироги с яблоками для своей прилетающей завтра дочери, еще не зная, что дочь не прилетит. И не будет у нее, дочери, хорошего Нового года – с громким смехом, с пузырящимся в высоких бокалах шампанским, с прогулкой по ночному, яркому норвежскому городу, а будет только одиночество и тоска.
От безысходности Настя разревелась. Она уткнула лицо в колени, плечи ходили ходуном. Было жалко себя и маму с папой, которые с нетерпением ее ждут – для них будет ударом известие о том, что она не прилетит; и тетю Нину с дядей Мишей – им предстоит встречать Новый год у постели больного; и Мишину маму, хоть Настя ее никогда и не видела, – но это ведь врагу не пожелаешь заболеть на самый светлый в году праздник, к тому же так серьезно.
Билеты теперь пропадут, их, наверно, уже не сдашь. А в следующий раз она сможет поехать к родителям только летом, после экзаменов в школе и вступительных в Гнесинке. А это еще полгода!
Слезы лились и лились. Даже подошедший к подоконнику и положивший голову ей на колени Фекла не мог ее утешить.
Ближайшее будущее рисовалось в самых мрачных тонах. Мысль о том, что можно попробовать найти кого-нибудь, кто мог бы позаботиться о Фекле, пришла и тут же ушла. Кто согласится три раза в день наведываться в ее квартиру, кормить и выгуливать огромного, не настроенного на общение бегемота, которого к тому же еще, скорее всего, придется на разные лады уговаривать поесть и выйти на улицу, потому что без хозяйки он будет тосковать! И ладно бы два, ну три дня, так нет, больше двух недель – все каникулы! Сама Настя и то вряд ли бы согласилась, попроси ее кто о такой услуге.
Внезапно в стекло что-то сильно ударило, и девушка непонимающе уставилась на небольшой подоконник на той стороне окна. На нем лежал аккуратно слепленный снежок. А дальше – через двор в заснеженных деревьях – махал рукой стоящий на табуретке у своей форточки Портнов.
Когда их взгляды встретились, Артем потянул на себя щеколду на оконной раме, но распахнуть створку ему не удалось. Тогда он жестами показал Насте, чтобы она немедленно спустилась во двор.