Книга Блаженств (Ривелотэ) - страница 89

Со смешком она перевернулась на спину и вытянулась, осматривая комнату. Чучела исчезли. Ну разумеется, Нина упаковала их раньше, чем тело Павлика отвезли на кладбище. Свалила в коробки все его инструменты и химикаты, и даже шкурки, борясь со скупостью, — потенциальные шапки и меховые воротники. Мати с грустью подумала, что все равно не взяла бы себе ни одного экспоната. В ее памяти еще был жив великолепный Serpapagosta, и этого было достаточно.

Ранние сумерки сгущались в котле зимы при постоянном помешивании слабой вьюги. Не зажигая света, Матильда смотрела в окно. Там, за окном, чудилась ей смешная и странная кубинская елка восемьдесят шестого года. Елку соорудили на площади поселка, где жили советские специалисты, из привезенных откуда-то веток, а уже через три дня от жары она вся порыжела и осыпалась. А в тот день, когда проводили утренник для учеников ее класса, Мати решила нарядиться цыганкой. В ход пошли цветастые юбки Нины, которые пришлось подвязывать бечевкой, косынка с люрексом и красная помада. Нина покатывалась со смеху и предлагала проводить ее, но Матильда желала идти одна. Чем ближе она подходила к площади, тем большее смущение испытывала от косых взглядов прохожих; все ее гордость и смелость куда-то улетучились. Кончилось тем, что на праздник она так и не попала, просидела в кустах, полыхая со стыда, с поплывшей на жаре помадой и размазанной фривольной мушкой над губой.

Нина стояла в дверях, не смея войти. Мати едва узнавала ее, блеклую, бесцветную, оплывшую. Тряпичная, нестрашная злая колдунья, не решающаяся перешагнуть порог раскаяния. На похоронах и поминках они так и не обнялись в знак примирения; общая утрата не объединила их, а развела еще больше. Павлик был их общим множителем, без которого им даже не о чем стало поговорить.

В последнее время Нину начали посещать новые мысли, от которых ей становилось неуютно. Любую рефлексию она старалась откладывать на потом, а вот теперь, похоже, это «потом» наступило. Оказавшись в полном одиночестве, она примерялась к неизбежной догадке: то, чего человек достоин, он получает не после смерти, а уже здесь, в этом мире. Раньше она любила представлять, какой скромной и благочестивой станет ее жизнь в старости. Как будет она, подвязав чистый платочек, отправляться в церковь — замаливать грехи, прощать обидчиков и забивать себе местечко в раю, раз уж пришло время подумать о душе. Как будет она доброй и смешливой, с пучком вербы в стакане, с Богоматерью Семистрельной на стене, как станут внуки любить ее пироги и рассказы о Кубе и Советском Союзе. Что-то не клеилось — может, она еще была недостаточно стара?..