– Чем заслужил?
– Не знаю. Знаю только, что плачу во сне, потому что тебя ненавижу. Мне все время мерещится, что ты мне вовсю изменяешь. Пусть не дают мне больше снотворного. От него постоянно кошмары. Я просыпаюсь, оттого что хочу умереть, а во сне умереть не могу. Там я только страдаю и плачу… Расскажи мне про Ваню.
– Удрал из детдома, укрывшись в фургоне заезжего фокусника.
– А у того была дочь. Угадала?
– Почти. Хана – любимая внучка. Маг Факирский – старик.
– Хана… Красивое имя.
– И означает «красивая».
– А с чего ты призвал волшебство на подмогу?
– Чтобы было правдивей.
– Раньше ты обходился лишь правдой.
– Раньше я не писал о любви, а писал о своем же прожорливом разуме.
– Просто ты о любви чуть-чуть недописывал.
– И недотягивал в волшебстве.
– А теперь дотянул?
– Притянул волшебную палочку. С того дня, как герой мой сбежал из детдома, волшебство для него что внутренний голос. Даже если вокруг тишина, голос этот не умолкает. К повороту такому Дон мной подготовлен: волшебство – появление Юльки. Чудо чудное – происшествие с Альфонсом. Остается привыкнуть, что чудеса – это норма. Легко привыкать к ним в подручных у фокусника.
– И какова твоя цель?
– Мне нужно внушить, что корень всего на земле – превращение, метаморфоза. Если читатель поверит, я смогу победить смерть любовью.
– А ты сможешь?
– Смогу.
– Не многовато ли в тексте случайностей?
– Чтобы роман получился, их должно быть больше в разы. Иначе герой мой погрязнет в рутине. Весь сюжет его жизни – внезапность.
– Почему?
– Потому что другие в читательской памяти не задерживаются.
В подтверждение я оперирую фактами. Перемыв косточки культовым авторам, мы убеждаемся, что почти поголовно они внедряют в реальность магическое: Кафка, Майринк, Толкиен, Кортасар, Булгаков, «Парфюмер», «Сто лет одиночества»… Писателям нашей эпохи даже не нужно было изобретать: лучший способ рассказа о чудесах – документальная манера повествования, стилистика лаконичных свидетельств, испокон веку знакомая нам по Евангелиям.
– Суть, однако, не в этом, а в том, что нехватка чудес современным сознанием воспринимается как недостоверность! Достоверность же слишком ущербна, что совершенно не новость.
– А что тогда новость?
– Что она еще и кусается. Вот полюбуйся. Арчи тяпнул за палец.
– Чем ты ему досадил?
– Дефицитом. У нас без тебя недобор повседневного чуда. Твой пес очень ждал, что я поделюсь пармезаном. А потом не сдержался и цапнул.
– Бедный мальчик! Истосковался по мне. Отомстил тебе за мой запах.
– И схлопотал по ушам.
– Бедный Дядя! Ну зачем ты мне врешь?