Даже если ей удастся скрыться в Париже под вымышленным именем, то фамилия профессора была известна. множеству людей, и полиции Мелхаузена не составит никакого труда обнаружить, где он остановился и с кем общается.
Когда ее мать была жива, они часто за обеденным столом беседовали о достоинствах учителя музыки принцессы Марии-Селесты, восхищались тем, что, кроме выдающихся музыкальных способностей, он еще и талантливый поэт. Заза вспомнила эти беседы и то, как ее отец раздраженно говорил:
— Символизм! Что все это значит, хотел бы я знать. По-моему, это лишь красивое название для полной пустоты. Так себя называют длинноволосые лохматые романтики, которые думают, что если они умеют нанизывать на ниточку ничем не связанные слова и фразы, то это их большое достижение.
Великая герцогиня обычно посмеивалась над подобными заявлениями супруга.
— Мы должны шагать в ногу со временем, Фредерик, — говорила она. — Символизм олицетворяет все самое передовое в искусстве. И в среде многих наших друзей он весьма почитаем.
— Музыку я еще хоть как-то могу воспринимать, — отвечал на это великий герцог, — но поэзию готов послать к черту. Ни одна, даже самая простая стихотворная строчка не доходит до моих мозгов. Если вы, милая моя, собираетесь пригласить подобную компанию поэтов во дворец, то предупреждаю, я на этом собрании присутствовать не буду и найду себе занятие более интересное и полезное. , .
Мать Заза откликалась на эти высказывания супруга добродушным смехом, но Заза была уверена, что ее отец, обладающий феноменальной памятью на всякие мелочи, не преминет вспомнить, что учитель музыки ее дочери был еще и одновременно символистом.
Если великий герцог отдаст распоряжение найти его» то сыщики, конечно, сразу же кинутся в Париж, а там невозможно будет скрыть тот факт, что профессор появляется здесь в обществе племянницы, на удивление похожей на наследную принцессу Марию-Селесту.
«Я должна вернуться в Мелхаузен прежде, чем профессор может попасть в беду»— так рассуждала Заза.
Она чувствовала, что, хотя старик и частенько высказывал неудовольствие по поводу монотонной провинциальной жизни в Мелхаузене, далекой от прогрессивных веяний и открытий Парижа, он все-таки испытал огорчение после встречи с друзьями, о которых раньше отзывался столь восторженно.
Конечно, он не признался открыто в этом девушке, но ей казалось, что в душе он очень обеспокоен. Например, о вчерашнем вечере и о встрече с некоронованным главой анархистов он не проронил ни слова, хотя, наверное, после ее ухода с Пьером из кафе там возникла бурная дискуссия. Видимо, воспоминания об этой стычке ему не доставляли никакого удовольствия.