— Гайда, ребята, не задерживай!
— Э-эй-юхнем!
— Чего выпучили глаза? Заставить бы вас поработать, не стали бы глаза пучить!
— Смотреть-то они все умеют! А вот ты поработай с наше!
Изящно грассировали:
— Г-аботать они не желают! А небось есть побегут в пег-вую голову!
И даже уже запевали:
Ешь ананасы.
Рябчиков жуй.
День твой последний.
Приходит, буржуй!
Словом, новое классовое расслоение было налицо! Не миновала трудовая повинность и дам. Правда, Тэффи повезло: пока остальные чистили рыбу и мыли посуду, она… драила палубу.
Не раз было замечено, что судьба норовит исполнить все наши заветные желания — рано или поздно. Чаще — поздно. И в самой что ни на есть причудливой, почти извращенной форме, когда не сразу и поймешь, что вот же оно — исполнение. А когда сообразишь, обиженная судьба уже перестала ради тебя стараться.
Мыть палубу — это была розовая мечта молодости Тэффи:
«Еще в детстве видела я, как матрос лил воду из большого шланга, а другой тер палубу жесткой, косо срезанной щеткой на длинной палке. Мне подумалось тогда, что веселее ничего быть не может. С тех пор я узнала, что есть многое повеселее, но эти быстрые крепкие брызги бьющей по белым доскам струи, твердая, невиданная щетка, бодрая деловитость матросов — тот, кто тер щеткой, приговаривал: „Гоп! Гоп!“ — остались чудесной, радостной картиной в долгой памяти.
Вот стояла я голубоглазой девочкой с белокурыми косичками, смотрела благоговейно на эту морскую игру и завидовала, что никогда в жизни не даст мне судьба этой радости.
Но добрая судьба пожалела бедную девочку. Долго томила ее на свете, однако желания ее не забыла. Устроила войну, революцию, перевернула все вверх дном и вот наконец нашла возможность — сует в руки косую щетку и гонит на палубу…»
Ее с трудом угомонили, эту труженицу пера и швабры! Последним и самым веским доводом было:
— Уж очень вы скверно моете…
А «Шилка» медленно, но верно шла своим ходом — сначала в Новороссийск, потом дальше, дальше… Одни и те же — так казалось — волны качали ее, одни и те же — так казалось — звезды светили ей по ночам. Как-то раз Тэффи смотрела на большую звезду, которая бросала в море золотую дорожку, словно маленькая луна.
— Это Сириус, — сказал кто-то рядом, чуточку картавя.
Тэффи оглянулась и увидела юношу-кочегара. Глаза его казались слишком светлыми на измазанном сажей лице, через открытый ворот грязной рубахи виднелся медный крестик на замызганном гайтанчике, ногти на руках обломаны.
Кочегар, самый настоящий!
Но — знает звезды?
И вдруг он назвал Тэффи по имени. И сказал, что знает ее, что был у нее на Бассейной — там, в Петрограде. Его привел лицеистский приятель. Говорили о камнях, о сапфирах…