Была у меня девятилетняя пациентка, Уршуля, со стенозом двустворчатого клапана, она отхаркивала розовую пенистую мокроту и задыхалась — но тогда мы еще не оперировали детей. Вообще в Польше только начинали оперировать пороки сердца, но Уршуля уже умирала, и я позвонил Профессору, что девочка вот-вот задохнется. Он прилетел через два часа на самолете и в тот же день ее прооперировал. Она быстро поправилась, вышла из больницы, закончила школу… Иногда заходит к нам, то с мужем, то одна (развелась) — красивая, высокая, черноволосая; раньше она косила, и это ее немного портило, но мы нашли очень хорошего окулиста, он сделал ей операцию, и теперь глаза у нее тоже в порядке.
Потом у нас лежала Тереса с пороком сердца, распухшая, умирающая. Как только отеки спали, она потребовала: «Выпишите меня домой», а все это время из дома к ней никто не приходил. Я туда пошел: это оказалась комнатушка с бетонным полом на задах магазина, Тереса жила там с больной матерью и двумя младшими сестренками. Она сказала: мне надо домой, некому присматривать за сестрами — ей тогда было десять лет, — и ушла. Потом она родила, после родов снова пришлось ее спасать от отека легких, но едва она почувствовала, что может дышать, попросилась домой, к ребенку. Иногда она к нам заходит и говорит, что у нее есть все, чего ей хотелось: дом, ребенок, муж, а самое главное, говорит, что удалось выбраться из этой каморки за магазином.
Потом у нас была Гражина из детского дома, ее отец, алкоголик, умер в психиатрической больнице, мать тоже умерла — от туберкулеза. Я предупреждал, что ей нельзя рожать, но она родила и вернулась к нам с недостаточностью кровообращения. С каждым днем силы у нее тают, она уже не может работать, не может взять сына на руки, но возит его гулять в коляске и гордится, что у нее, как у всякой нормальной женщины, есть ребенок. Муж очень ее любит и не дает согласия на операцию, а мы не рискуем настаивать, и Гражина потихоньку угасает.
Может быть, я нескладно рассказываю, но теперь я уже довольно плохо их помню. Это странно. Когда они у тебя лежат, когда им худо и они нуждаются в твоей помощи — ближе их нет никого на свете, и ты знаешь про них все. Знаешь, у кого дома каменный пол, у кого отец пьет, а мать психически больна, знаешь, что одной в школе не дается математика, а у другой совершенно неподходящий муж, а в институте как раз началась сессия, так что нужно вызвать такси и отправить ее на экзамен вместе с медсестрой и запасом лекарств, и еще тебе известно все про ее сердце: что у нее сужение или расширение сердечного клапана (когда сужение — в аорту поступает мало крови, а при расширении кровь застаивается и кровоток замедляется), ты смотришь на нее — и если она такая красивая, хрупкая, с розовой кожей, это означает, что произошел застой и расширение мелких подкожных сосудов, а если бледная и сосуды на шее пульсируют — у нее слишком узкое устье аорты… Ты все про них знаешь, и эти несколько дней смертельной опасности нет у тебя никого ближе. Но потом они выздоравливают, уходят домой, ты забываешь их лица, а тут привозят новую больную, и теперь уже только эта новенькая важнее всех.