Она проснулась оттого, что в комнате кто-то находился. Кто-то – и в этом Анна могла бы поклясться – только что, осторожно ступая, подошел к кровати, сел на нее, под ним мягко подался пружинный матрас, а потом неведомый гость лег так же мягко, осторожно, словно огромный кот. И теперь этот человек лежал у нее за спиной, за спиной, напрягшейся от ужаса, но был ли это человек? Анна чувствовала ровное тепло, слышала легкое дыхание и даже, кажется, биение чьего-то сердца, но, возможно, это всего лишь тепло калорифера, ее дыхание и ее собственное сердце.
Тем более что когда она, собравшись с силами, повернулась – никого рядом с ней не было. Ночной гость, легший в ее постель, мог оказаться сонным мороком, или, может, ласковым домовым, или застенчивым инкубом…
Анна решила испечь торт, хотя для кого, для чего она бы стала это делать? Но поспевала в тенистых уголках парка малина – мелкая, полудикая, но какая же сладкая. Анна испекла коржи, сбила сливки, разыскала в шкафах забытый пакетик желатина с подходящим к концу сроком годности и уже раскладывала алые ягоды на глянцевой поверхности торта, когда раздался звонок. Она решила, что Настя вздумала наведаться по-соседски. Раньше Настя тоже забегала, но Анна не ощущала ничего, кроме досады, соседка была глуповатой, самодовольной, разговаривать с ней – все равно что жевать фруктовую жевательную резинку, ни вкуса, ни пользы, и челюсти устают. На этот раз Анна даже обрадовалась – будет кого угостить тортом, – сняла передник, пригладила волосы и побежала открывать.
Только на пороге оказалась не Настя. А Алексеев.
– Пустишь меня? – спросил он у оцепеневшей Анны. Как будто она могла не пустить.
А ведь правда, могла.
– Конечно. Я испекла торт. Вы… будете есть торт?
– Мне казалось, мы перешли на «ты», – напомнил Алексеев.
– Да. Да, конечно. – Анна покрутила у собственного виска ножом в потеках крема, и Алексеев неодобрительно поморщился. – Я как-то забыла.
– Немудрено. Ты себя сейчас как чувствуешь?
– Спасибо. Отлично. Чай, кофе?
– Чай, пожалуйста. И все же, Анна. Мне хотелось бы поговорить.
– Мы уже разговариваем.
– Мы разговариваем не о том. Чай, торт… Я хотел бы разобраться. Что же все-таки с тобой произошло?
– Зачем? – удивилась Анна.
– Затем, что…
– Тебе с сахаром? С лимоном?
– Да. Нет. Да погоди ты со своим лимоном, что ты с ним носишься, как мартышка!
Алексеев наконец взорвался. Впрочем, на операциях он был еще более раздражительным, и Анна слыхивала от него кое-что покрепче «мартышки». Но потом Алексеев всегда извинялся.
– Что ты хочешь знать?