— Кстати, насчет этого дела. Вправе ли вы немного меня просветить? — с сомнением осведомился Шапоров. — В министерстве сказали только, что оно чрезвычайно секретное и что на вокзал надо мчаться на всех парах.
Тут длинный поезд тронулся с места, понемногу набрав скорость, оставил на перроне россыпь опечаленных провожающих и начал свой бег по направлению к поросшим хмелем полям Кента. Пауэрскорт вскинул бровь, раздумывая, что именно он вправе открыть молодому Шапорову, и, рассудив, что ничего особо секретного не знает, решился говорить начистоту.
— Все это очень занимательно, — выслушав, заключил юноша, — если не считать того, что бедняга погиб. Но значит, никто так и не знает, что ему понадобилось в Петербурге?
— Только премьер-министр, насколько я могу судить. А у вас есть какая-нибудь идея насчет того, что могло бы вызвать такую завесу секретности, если говорить о России?
— Скандал? — живо предположил Шапоров. — Шантаж? Государственная тайна? Дипломатический договор, не подлежащий оглашению в течение десятилетий? Я буду ужасно разочарован, лорд Пауэрскорт, если в итоге окажется, что он всего лишь не заплатил проигрыша в игорном доме или ухлестывал за чужой женой. Хотя, — добавил он с горечью, — если б в Петербурге убивали за измену, население резко бы сократилось. — И сказано это было так, что Пауэрскорт подумал, не кроется ли за словами молодого человека чего-то глубоко личного.
— Однако ж если, — продолжил юноша, — как вы сказали, этот бедняга-дипломат был важной персоной и входил в министерскую элиту, то, скорее всего, речь о секретах большой важности. Надеюсь, мы сумеем это выяснить.
Шапоров поглядел в окно.
— Простите, лорд Пауэрскорт, но ваша Англия кажется мне такой маленькой! Несколько лет назад родители взяли меня с собой в поездку по Транссибирской железной дороге, ее тогда как раз только что открыли, тысячи и тысячи миль рельсов. Это впечатляло — необыкновенно! Но мой младший брат, представьте себе, заработал клаустрофобию после того, как ему пришлось столько дней подряд провести в замкнутом пространстве вагона. Теперь его силком не затащишь в поезд.
Любопытно, подумал Пауэрскорт, пригодятся ли мне контакты Шапорова в Петербурге. Тот между тем с трудом подавил зевок.
— Покорнейше прошу простить меня, но, знаете ли, лорд Пауэрскорт, я бы сейчас поспал. Прошлой ночью пришлось бодрствовать, да еще надо было собираться в путь. Вы не против, если я пойду в соседнее купе и немного вздремну?
Оставшись в купе один, Пауэрскорт мыслями вернулся к жене. Тогда, придя из Лондонской библиотеки, он нашел ее в кресле у окна, выходящего на Маркем-сквер. Леди Люси печально смотрела на тусклое предвечернее солнце. Он подумал, что жена дожидается его. Вблизи она выглядела даже не печальной, а просто несчастной. Неужели плакала?