Другая сторона (Кубин) - страница 32

В этом мне здорово помогали дома. Порой мне казалось, будто здесь не они существуют ради людей, а люди ради них. Эти дома были сильными, яркими индивидуальностями. Само их молчание было многозначительным. У каждого была своя особая история — надо было только запастись терпением и постепенно выведывать ее у старых построек. Дома сильно разнились по настроению. Некоторые испытывали обоюдную ненависть, видя друг в друге соперников. Среди них были угрюмые брюзги — как молочная напротив; другие производили впечатление нахальных и горластых — в качестве примера назову мое кафе. Если следовать этой аналогии, то дом, в котором мы жили, был старой раздражительной теткой. Окна косились недружелюбно и сердито. Злым, очень злым был большой магазин М. Блюменштиха, простодушной и жизнерадостной — кузница возле молочной, беспечным и легкомысленным — притулившийся к ней домишко речного смотрителя. Но моей любимицей была мельница, стоявшая с краю на берегу реки. Она располагала к себе всем своим видом: чисто выбеленная, с мшистой гонтовой шапкой крыши, из-под которой в направлении улицы тянулась толстая балка — точно добрая сигара. Правда, в районе слуховых окон выражение ее лица было несколько замысловатым и хитрым. Она принадлежала двум братьям. Или, может быть, это они принадлежали ей, как два сына — одной матери?

Я мог бы поведать еще о многом, будь я уверен, что мой читатель воспримет все эти довольно запутанные обстоятельства так, как мне хочется. Я, в частности, со временем пришел к выводу, что дома, стоявшие на одной улице, представляли собой как бы одну семью. Между ними могли происходить ссоры, но внешне они были дружны. Здесь, в сумрачном Перле, меня озаряли идеи, которые во внешнем мире я бы никогда не осознал с такой ясностью. Но подлинной глубины понимания я достиг лишь после того, как чудесным образом обострилось мое обоняние. Это произошло уже через полгода. Отныне мой нос определял все мои симпатии и антипатии. Я часами шатался по углам и закоулкам, принюхиваясь и присматриваясь ко всему, что попадалось мне на глаза. Передо мной открылся совершенно новый, неизведанный мир. Любой подержанный предмет делился со мной своими маленькими тайнами. Моя жена часто подсмеивалась надо мной, ей казалось комичным, что я глубокомысленно обнюхиваю какую-нибудь вещицу, книжку или табакерку. А я и впрямь стал почти как собака; я не могу этого точно объяснить, все дело было в механизмах восприятия — настолько тонких, что их не опишешь словами.

Начать с того, что по всему царству грез был разлит своеобразный запах, вполне определенный, но не поддающийся описанию. Иногда он усиливался, иногда почти пропадал. Там, где он присутствовал в наиболее концентрированном виде, его можно было бы примерно охарактеризовать как смесь запахов муки и вяленой рыбы. Его происхождение оставалось для меня загадкой. Куда более определенными были индивидуальные запахи предметов. Я тщательно анализировал их, при этом меня нередко охватывало непреодолимое отвращение. И я легко проникался неприязнью к людям, от которых исходил неприятный — с моей точки зрения — запах. Но в конечном счете все эти существа и неодушевленные предметы, оказавшиеся в одном месте по странной прихоти основателя, при всем своем многообразии вызывали ощущение какого-то непостижимого единства.