Думаю, я выдавила из себя «спа» вместо спасибо, проглотив остальные звуки, при этом нервно хихикая.
Прощание я помню как-то смутно. Я очнулась, когда мы с Маркусом сидели в «кадиллаке».
— Я понравился твоим родителям, — сказал он. — Очевидно, они не знают, кто я.
— Очевидно, — ответила я.
Маркус включил CD-плеер. Услышав барабан и басы, мне потребовалось несколько секунд, чтобы понять, что это была за музыка.
— Это «Оттенки грусти», — сказала я.
— Да.
— Хай сказала, что «Оттенки грусти» — это один из самых лучших джазовых альбомов, когда-либо записанных, — продолжала я.
— Хай была права, — ответил Маркус.
— Мне ненавистно то, что она была права, — продолжала я. — Было бы намного легче ненавидеть ее, если в чем-то она оказалась не права.
Я слушала музыку, представляя, где и когда я лишусь девственности. Вернемся ли мы обратно к нему домой? Или ко мне? Мои родители идут на вечеринку, но время их возвращения непредсказуемо. А что, если прямо здесь, в его машине? Заднее сиденье в «кадиллаке» довольно широкое.
— Разве тебе не любопытно, куда мы поедем сегодня вечером? — И не дожидаясь моего ответа, сказал: — Сегодня вечером я собираюсь взять тебя в турне. В турне, которое я называю «Пять чудес Пайнвилля» — самые странные сооружения, которые есть в нашем городе.
Я фыркнула:
— Разве их пять? Трудно поверить.
Он повернул машину на заброшенную стоянку.
— Смотри, — сказал он, — торжественно взмахнув рукой. — Бутылка из-под шампанского с пропаном.
Бутылка из-под шампанского с пропаном — это восьмиметровая конструкция из бетона в форме бутылки вина. Когда мы были детьми, она служила рекламой винного магазина. Но винный магазин превратился в бензозаправочную станцию, умные владельцы перекрасили ее, и она стала служить их нуждам.
— Вероятно, ты проходишь мимо бутылки из-под шампанского с пропаном каждый день, — сказал Маркус. — С дороги она кажется такой невзрачной. Но смотрела ли ты на нее с достаточно близкого расстояния?
Я призналась, что нет.
— Ее красили так часто, что каждый раз, когда откалывается кусочек или слезает полоска, под ними обнаруживается слой краски другого цвета. Это просто модерн.
Он указал мне на кусок, где зеленый цвет проглядывал сквозь розовый, тот, в свою очередь, был покрыт голубыми пятнышками, в которых были видны вкрапления красного. Маркус прав. И так дюйм за дюймом. Это было очень красиво.
— Знаю, как сильно ты ненавидишь Пайнвилль, — сказал он. — Я подумал, что сегодня вечером покажу тебе, что ты пропускаешь, когда не всматриваешься.
В течение часа мы посетили другие «чудеса» города, в котором мы оба родились и выросли: динозавра из лилового стеклопластика, непонятным образом возведенного у центра «Волшебные ковры-самолеты и древности», появившегося до Барни лет за двадцать. Динозавр не менее шести раз был обезглавлен автомобилями, вышедшими из-под контроля. «Дер Вундер Винер», крошечный магазин на колесах в форме хот-дога, припаркованный напротив заброшенного Вулворта так давно, сколько мы себя помним, но у которого, кажется, никогда не было покупателей. И потом еще четвертое «чудо» — белый «фольксваген», посаженный на крышу магазина запчастей Оги. Я стала беспокоиться, как же дальше будут развиваться события. Особенно когда Маркус повернул направо от светофора как раз у развязки, ведущей к моему дому.