Но вот как-то вечером — шла их вторая зима во Фридьере — Поль, решив пролистать школьную тетрадку Эрика по истории, поразился почерку мальчика — круглому, ровному, разборчивому. Все четверо старожилов Фридьера писали как курица лапой, сами не без труда разбирая ими же накорябанное, и Поль, не сдержавшись, выразил Эрику свое искреннее восхищение и в святой простоте едва не смертельно обидел его, сказав, что в его время так хорошо писать умели только девочки. И то не все, добавил он, припомнив, что у него в классе на подобные чудеса были способны только несколько отличниц, не ленившихся выписывать каждую буковку; в его понимании эта скрупулезность была сродни чисто женской склонности к чистоте, аккуратности и вообще красивым вещам.
Он тут же предложил Эрику употребить его столь неожиданно открывшийся талант на пользу скотине. У каждой коровы, объяснил он, есть имя; обычно их называют именами женщин, цветов, городов, стран, песен, принцесс или птиц: Пахита, Марсельеза, Ромашка, Матрона, Белоснежка, Тигрица, Офелия, Ласточка… Некоторые особенно многообещающие особы получают имя по наследству от знаменитой матери или бабушки. Так вот, во всяком приличном коровнике над стойлами должны висеть грифельные доски навроде школьных, на которых мелом пишут имена их обитательниц. Дядьки свято блюли эту старинную традицию, да и Поль ей не противился, не без удовольствия включившись в игру.
Однако прикрепленные над стойлами во Фридьере доски внешне выглядели довольно-таки жалко: было почти невозможно расшифровать, что обозначают покрывавшие их каракули; конечно, это мелочь, но мелочь, бросающаяся в глаза, а поделать ничего нельзя, так как никто из членов клана не владеет искусством каллиграфии. Эрик охотно согласился помочь и отнесся к поручению со всей серьезностью: каждую надпись постарался расположить строго по центру, уделяя особое внимание начертанию заглавных букв, на которые не пожалел места. Недовольный первоначальным результатом, он без колебания стирал тряпкой написанное, снова и снова выводя: Корица, Малиновка, Маргаритка, Монтана… Закончив трудиться над второй партией из пяти досок, он последовал за Полем в коровник, чтобы полюбоваться полученным результатом и воочию убедиться, что контраст со старыми, еще не исправленными надписями действительно разительный. Тогда, забыв на время о дядьках и Николь, бросавших на него косые взгляды, он смело полез вперед, пробираясь между переступавшими с ноги на ногу коровами, и принялся за работу: вскарабкивался на закругленный гладкий бортик стойла, вешал одни таблички, снимал другие, выравнивал третьи, и все это — молча, споро и несуетливо; священные животные его даже не замечали, как будто он был здесь всегда, наряду с остальными четырьмя служителями домового культа.