Вагин задул свечу. Когда глаза привыкли к темноте, выяснилось, что в зале не так темно, как казалось минуту назад. Луна набрала силу, в ее сиянии проступили ряды стульев, сцена, рояль. Видна была даже натянутая над сценой проволока, к которой крепился занавес. По ней пунктиром, пропадая в тех местах, где она выгибалась и отклонялась от кратчайшего расстояния между краями рампы, скользил небесный свет.
– Покажи, где ты вчера сидел? – велел Свечников.
Вагин показал.
– Осипов сидел рядом с тобой?
– Да, но потом отсел, чтобы лучше видеть. Вы ему мешали.
– Я?
– Он сказал, что вы заслоняли ее… Казарозу.
Подхватив стул, Свечников поднялся с ним на сцену, поставил его там, где она стояла вчера в бьющем из волшебного фонаря розовом луче. Сенмова кушис ми кун бруста вундо…
Спрыгнул вниз, нашел свое вчерашнее место в четвертом ряду, встал возле. Смутно вспоминалось, что слушал ее стоя.
– Сядь туда, где сидел Осипов, – приказал он.
Вагин сел.
– Стул на сцене, это она… Казароза. Я ее тебе заслоняю?
– Нет, если она стояла там, где вы думаете. Но если, как мне кажется, чуть левее, то возможно.
– А Варанкин где был в это время?
– Не знаю. Я за ним не следил.
– Не у окна?
– Может быть.
– А Даневич?
– Он сидел за мной с Петей Поповым, а позже прошел вперед.
– Не ошибаешься?
– Нет. Сикорский попросил их покинуть зал, но они ответили, что не уйдут.
– Сикорский? – удивился Свечников. – Он же был возле сцены.
– Когда погасили свет, он к ним подходил.
– И что потом?
– Попов остался сидеть, а Даневич встал и пошел.
– Куда?
– По проходу вперед. Попробовал пролезть в середину ряда, но Казароза уже начала петь. На него зашипели, и он остался стоять.
– Где?
– Вон там.
Свечников тронул спинку одного из стульев.
– Здесь?
– Ближе к сцене и правее.
– Здесь?
– Приблизительно.
Свечников взгромоздил один стул на другой, отмечая место, где стоял Даневич, затем пробрался между рядами и встал возле дальнего от сцены окна. Вчера оно было открыто, к нему тянулись все, кто якобы желал подышать свежим воздухом. Варанкин пошел туда, чтобы поправить вилку своего аппарата.
Точка, где сейчас находился сам Свечников, место Казарозы на сцене и Даневича в зале образовывали вершины почти равностороннего треугольника, провести через них прямую было невозможно. Отсюда, целясь в Даневича, Варанкин никак не мог попасть в Казарозу. Значит, в нее он и стрелял.
Свеча была зажжена снова. Покапав горячим воском, Свечников прилепил ее к подоконнику, сел рядом и на обороте листа с «Основами гомаранизма» синим концом своего двухцветного карандаша и тоже по пунктам восстанавил вероятную последовательность событий: