Через пять минут подошел к своему дому и вздрогнул – какой-то мужчина сидел на крыльце. Луна стояла за скатом крыши, лица его не видно было в темноте.
– Покурить оставь, – попросил он голосом Осипова.
«Вечером я к тебе зайду», – вспомнил Вагин.
Он затянулся напоследок и отдал ему папиросу, от которой уже мало что осталось.
– Для нашего брата мундштук да вата, – усмехнулся Осипов.
Папиросы хватило на одну затяжку, пустой мундштук полетел в сторону. Его странно долгий полет закончился в палисаднике, где синел под луной сам собой выросший марьин корень, бог весть какая вода на киселе тем цветам, что сажала здесь мама.
– Мы сегодня со Свечниковым заходили к вам домой, – сказал Вагин. – Он вас ищет. Вы зачем-то ему нужны.
– Я всем нужен, – отозвался Осипов, распространяя вокруг тяжкий дух еще не перегоревшей в нем кумышки.
– У вас дома висит афиша Казарозы. Были на ее концерте?
– Был.
– В Петрограде?
– Почему в Петрограде?
– А где находится этот Летний театр?
– Ты что? Того-с? – постучал Осипов себя по лбу. – Не знаешь, где Летний театр?
– Там не написано.
– Не написано, потому что все и так знают.
– Лично я не знаю.
– Не знаешь Летний театр в Загородном саду?
– Казароза там выступала? – в свою очередь изумился Вагин.
– Пять лет назад. Успех был колоссальный. Она мне говорила, что даже в Петербурге не знала ничего подобного.
– Тогда вы и познакомились?
Осипов покачал головой.
– Нет, раньше… Про поэта Василия Каменского слыхал?
– Естественно. Известный футурист.
– И авиатор, между прочим. Перед войной он у нас гастролировал. Днем садился в гидроплане на Каму, а вечером читал стихи в Летнем театре.
Осипов мечтательно зажмурился и продекламировал:
Тегеран и Бомбей, Москва и Венеция —
Крыловые пути людей-лебедей…
В тот вечер ему открылось, что никакая иная жизнь счастьем быть не может.
К осени его собственный крыловой путь пролег через мастерские Гатчинской авиашколы, о чем Вагин до этой минуты понятия не имел. Осипов поступил туда учеником механика, пилоты изредка брали его в гондолу вместо балласта. Ночевал в ангаре, питался колбасой, хлебом и квасом. Почти всё жалованье забирал писарь, обещавший со временем сам принять у него экзамен и выправить свидетельство, человек земной и могущественный, а летать учил поручик Баринов, земляк. Деньги его не волновали. Он говорил, что главное при взлете – помнить правило, придуманное наездниками для скачек с препятствиями: «Брось через барьер свое сердце и последуй за ним!» Это же правило годилось при посадке. Прочие секреты воздухоплавания Баринов за науку не считал. Он был щеголь, носил длинные яркие шарфы, забрасывая их одним концом через плечо, однажды при взлете такой шарф захлестнуло на пропеллер позади гондолы. Первый и последний раз в жизни Баринов приземлился раньше собственного сердца. Он упал в гатчинском парке, неподалеку от дворца, сумев перетянуть над его серой двухбашенной громадой, а наутро после похорон писарь выдал Осипову обещанное свидетельство.