Гумилеву показалось, что он ослышался. Подобную заботливость Катарина демонстрировала нечасто, если не сказать — никогда. А фраза «проведем остаток вечера вместе» вообще выбила его из колеи. Конечно, вполне возможно, что это произносилось с расчетом на чьи-то любопытные уши… но поблизости, как нарочно, никого не было.
— Что ж, — сказал он, поставив пустой бокал на поднос пробегавшего мимо официанта, — если ты настаиваешь, дорогая.
Спустившись с крыльца, он оглянулся на дом. В западном крыле горели несколько окон, но ни террасы, ни окна кабинета Беленина отсюда не было видно.
— Нравится? — спросила Катарина, по-своему истолковав его взгляд. — Настоящий дворец. Наш домик по сравнению с ним такой скромный…
«Наш», — отметил про себя Гумилев. Раньше она никогда так не говорила.
— Меня он вполне устраивает, — сказал он сухо.
В машине Катарина сразу же подняла перегородку, отделявшую заднее сиденье от шофера. Гумилев насторожился: это означало, что она хочет поговорить о чем-то, не предназначавшемся для ушей верного Бори.
— Расскажи мне, как прошла встреча, — велела Катарина.
— С каких пор тебя интересуют детали?
— Я должна знать. От этого зависит, что я напишу в отчете. А от моего отчета — увидишь ли ты свою дочь.
Она увидела, как изменилось лицо Андрея, и торопливо прижала палец к его губам.
— Послушай, я ведь тоже человек из плоти и крови. У меня есть сердце. Я вижу, что ты мучаешься без Маруси, и мне тебя очень жаль.
— Неужели? — язвительно спросил он.
— Представь себе. У меня, как ты знаешь, нет детей, но я могу себе представить, что это такое — быть разлученным со своим ребенком.
— Сомневаюсь.
— Пожалуйста, не перебивай. Это очень важно. Сейчас такой момент… Все решается именно в эти дни. Два года назад ты подписал контракт с моей бабушкой. Его срок истекает через двенадцать месяцев. Но то, что ты должен будешь сделать… то, ради чего ты встречался сегодня с теми людьми… имеет такое значение, что ты можешь получить Марусю назад гораздо раньше.
— Что ты говоришь? — Андрей почувствовал, как у него учащенно забилось сердце. — И когда же?
— Это зависит от того, как будут развиваться события. Но, насколько я могу судить, уже месяца через три-четыре.
— Повтори, — тихо сказал он. — Повтори еще раз.
Катарина вздохнула.
— Месяца через три-четыре. Если, конечно, ты выполнишь все, что от тебя требуется. А я, со своей стороны, обещаю сделать все, что от меня зависит.
— Зачем тебе это? — спросил Гумилев, внимательно глядя на девушку. — Тебе-то какая разница, когда я увижу свою дочь?
Она ответила не сразу. Отвернулась к окну и некоторое время смотрела на проносящиеся за окном поля.