— Знаменитый Уваров напился до чертиков. Из самоволки явился как зюзя. Вот вам и методы Макаренко. Все эти разговоры о том, что человека надо воспитывать в коллективе, через коллектив и для коллектива, чудесно звучат только в устах преподавателей. А на деле прежде всего нужна железная рука.
Тон, которым была произнесена эта тирада, не понравился мне: иронизировать по поводу происшествия на той заставе, где он сам же и служит! Колосков сразу же понял мое настроение.
— Не сердитесь, — примирительным тоном продолжал он. — Я сам возмущаюсь тем, что Уварова испортили. Да, да! Испортили мягкостью, либерализмом. Человек совершает проступок, а ему читают проповедь. В конце концов, армия — не школьный интернат. Есть уставы, законы, которым должны подчиняться все без исключения.
— И какие же методы воспитания вы считаете наилучшими? — спросил я.
— Железная требовательность. Суровость! Вот что нам нужно для армии.
— Гауптвахта и трибунал! — в тон ему продолжил я.
— А вы что думаете? — загорячился Колосков. — И гауптвахта, и трибунал. Уваров своими пререканиями может вывести из терпения железного человека. И тут лучшее лекарство — гауптвахта.
— И это говорите вы, человек, любящий искусство?
Колосков вдруг покраснел и растерянно заморгал возбужденными глазами. Я еще не видел его таким.
— А пререкания Уварова вы вызвали по существу искусственно. Вспомните занятия по физподготовке.
— Уговаривать я не стану, — угрюмо, но уже не так резко сказал Колосков. — И не могу. Нужно учить не словом, а делом.
— Вернее: и словом и делом, — поправил его я. — Как это странно и противоречиво: часто вы рассуждаете правильно, а делаете совсем по-другому. Сколько раз вы сажали Уварова на гауптвахту?
— Два раза.
— И все за пререкания?
— Да. А что?
— А изменился он к лучшему?
Колосков хотел что-то ответить мне, но в это время вошел дежурный и доложил:
— Товарищ лейтенант! К вам пришли.
Порог несмело переступила старушка лет шестидесяти. Она поправила на голове выгоревший на солнце клетчатый платок и поздоровалась с нами.
— К тебе я, сынок. Не откажи, — обратилась она к Колоскову.
— Слушаю, мамаша. Садитесь, — не очень приветливо указал на стул Колосков.
— Спасибо, сынок.
Старушка села и посмотрела на лейтенанта добрыми выцветшими глазами.
— Из поселка я. Коровку имею. Сено-то мне колхоз помог накосить, а теперича перевезти надо. Дай, сынок, подводу.
— Подводу? — удивленно переспросил Колосков. — Может быть, ты заблудилась, мамаша? Тут застава.
— Понимаю, застава. Павел Фомич мне посоветовал, бригадир наш. Сходи, говорит, Климовна, там не откажут.