В ночной тишине стал слышен шум, дикий, экстатический гул. Человеческий голос, множество голосов, раз за разом повторяющих одно и то же слово:
Гаррати! Гаррати! ГАРРАТИ! ГАРРАТИ! ГАРРАТИ!
Господь Бог или его отец сейчас отсечет ему ноги, а он еще не успел узнать тайну, тайну, тайну…
Гром: ГАРРАТИ! ГАРРАТИ! ГАРРАТИ!
Это не отец и не Господь Бог. Похоже, это все учащиеся Олдтаунской средней школы в полном составе в унисон скандируют его фамилию. Когда они разглядели его белое, измученное, напряженное лицо, ритмическое скандирование превратилось в беспорядочный неумолчный крик. Стоявшие в первых рядах размахивали автоматическими ружьями. Мальчишки оглушительно свистели и целовали своих девушек. Гаррати помахал им, улыбнулся, кивнул и осторожно приблизился к Олсону.
— Олсон, — шепнул он. — Олсон.
Возможно, глаза Олсона зажглись на мгновение. Как будто изношенный стартер разбитого автомобиля выпустил одну-единственную искру.
— Скажи мне как, Олсон, — шептал он. — Скажи, что надо делать.
Школьники и школьницы (Неужели я ходил когда-то в школу? — подумал Гаррати. Или мне это приснилось?) остались позади, но продолжали кричать.
Глаза Олсона тяжело задвигались в провалившихся глазницах, как будто они заржавели и нуждались в смазке.
— Да, вот так, — оживленно зашептал Гаррати. — Говори. Говори со мной, Олсон. Расскажи мне. Расскажи.
— А, — сказал Олсон. — А. А.
Гаррати придвинулся еще ближе, положил руку Олсону на плечо и оказался в зловонном облаке пота, несвежего дыхания и мочи.
— Прошу тебя, — сказал Гаррати. — Постарайся.
— Га. Го. Госп. Господень сад…
— Господень сад, — неуверенно повторил Гаррати. — Так что про Господень сад, Олсон?
— Он. Зарос. Сорной. Травой, — печально сказал Олсон. Голова его свободно болталась. — Я.
Гаррати молчал. Он не мог говорить. Начался еще один подъем, и он опять задыхался. А Олсон, казалось, вообще уже не дышал.
— Я не. Хочу. Умирать, — закончил Олсон.
Взгляд Гаррати буквально прикипел к черному сгустку плоти, в который превратилось лицо Олсона.
— А? — Олсон со скрипом повернулся к нему и медленно поднял разваливающуюся голову. — Га. Га. Гаррати?
— Да, это я.
— Сколько времени?
Гаррати уже успел заново завести часы и установить их на истинное время. Одному Богу известно зачем.
— Без четверти девять.
— А? Всего? Не. Не позже? — По изможденному старческому лицу Олсона пробежало легкое удивление.
— Олсон… — Гаррати осторожно потряс Олсона за плечо, и все тело Олсона зашаталось, как подъемный кран при сильном порыве ветра. — В чем здесь дело? — Он вдруг хихикнул, как ненормальный. — В чем здесь дело, Олфи?