— Не надо, не буди. Напугаешь только.
Сестра послушалась.
— Да они живые ли? — утирала она слёзы.
— Живые, живые. Вон дышат как!
Они присели рядом. По земле стелился туман. Было холодно.
— А я недавно грыжу вырезал, — сказал Павел.
— Да что ты!
— Ага. Терпел, терпел — нет, думаю, хватит.
Вздрогнув, пацаны заворочались.
ПРОЩАЙ, ПРОКЛЯТОЕ ДЕТСТВО!
— Мам, дай мне зеркало! — попросил он маму.
— Нельзя, сынок, нельзя, — ответила она, качая головой.
— Почему?
— Это запрещено. Зеркало — зло, ты увидишь всё искажённо.
Мальчик откинулся на подушку и тяжело вздохнул. Он был бледен: под глазами затаилась синева, на лбу блестели капельки пота, и душевные терзания — они так и проступали из-под тяжёлых век тревожным взглядом.
Краешком полотенца мама вытерла с его лица пот.
— Как хочется посмотреть на себя!.. — шепнул он. — Они уже большие, да?
— Да, они большие, — кивнула мама.
— А сколько миллиметров? Примерно.
— Ну, миллиметров пять… или даже больше. Хорошая такая, густая щетина. Если смотреть издалека — совсем на бороду похоже.
Мальчик слабо улыбнулся. Но тут же нахмурился.
— И всё-таки они ещё очень короткие.
— Не всё сразу, сынок. Они растут всё время, каждую минуту. Это незаметно, но это так. Просто нужно потерпеть.
— Как трудно терпеть!
— Но так надо. Ведь ты же знаешь — необходимо пройти через это. И если не выдержишь, сдашься — уже никогда не станешь взрослым. А это страшно.
Он знал, как это страшно, он хорошо помнил все мамины рассказы. Он лишь крепко сжал зубы — чтобы быть твёрже, закрыл глаза — чтобы не дать проникнуть в себя Отчаянию, и попытался забыться. Мама поцеловала его в лоб, подоткнула одеяло и тихо ушла.
Он так и не заснул этой ночью, не смог. В самый последний момент, когда уже казалось, что сон стоит на пороге сознания и вот-вот поглотит его в свои объятия, пытливый мозг рождал очередной неприступный образ, очередную злодейку-мысль, которая разбивала сонную твердыню, развеивала её вязкую туманность и возвращала ненужную конкретность. Борьба была упорной, но исход её был предопределён: сам того не хотя, он занимал сторону ясности, хоть и рад бы был всей душой сдаться на милость иллюзорности.
Дом жил своей жизнью. Надо было лишь прислушаться и подождать самую малость, чтобы заметить её проявления. Терпеливый вознаграждался проникновением в тайну стен. Они тогда приходили в движение — бесшумно раздвигались и выворачивали реальность наизнанку, впуская в пространство комнаты своих посланцев. Монстры бессонницы выползали из нор.
Первым приходило остромордое мохнатое существо с круглыми неподвижными глазами, взгляд которых имел способность проникать даже сквозь закрытые веки. Не спеша оно взбиралось по одеялу на кровать и степенно усаживалось на груди мальчика. Оно просто сидело, вперясь неистовым взглядом в детское лицо, не шевелясь и не издавая ни звука. Возможно, оно воплощало собой Уныние.