Тансылу обмякла. Дыхание восстановилось. Глаза встретились с глазами. Губы сомкнулись с губами. Мир растворился в грохоте вод, несущихся туда, куда уходит солнце. Тепло сердца мужчины растопило лед в груди женщины, и кровь горячими ручейками растеклась по всему телу.
Они дышали одними легкими, одно сердце билось в их груди, одним телом они подминали слабые ростки трав под собой. Тансылу дернулась, почувствовав мужской клинок, но ужас, живший в ней с тех пор, как Ульмас жестоко разорвал ее плоть, отступил от нежной сладости, подаренной Аязгулом. Тансылу стонала филином, выпускала коготки дикой кошкой, извивалась гюрзой, а ее тело просило: «Еще, еще!»…
Они вернулись в кишлак вдвоем. Аязгул вел Черногривого, на котором царицей сидела Тансылу. Соплеменники поняли все без слов и встретили своих вожаков, как только что пришедших в стан жениха и невесту. Тансылу смеялась и светилась от счастья. Аязгул сдержанно улыбался, отвечая шутками на намеки друзей. И следующую ночь влюбленные спали в одной юрте, ощущая себя единственными живыми существами в огромной вселенной, которая мигающими звездами заглядывала в юрту через круглое отверстие наверху.
Перед рассветом Аязгул погрузился в сон, сжимая в объятиях так долго ожидаемую женщину. Но Тансылу не спала. Она думала. И вдруг позвала:
— Аязгул, — в ее голосе прозвучали осторожные нотки.
Привыкнув к хитрости жены, Аязгул напрягся, но погладил ее по обнажившейся руке и прикрыл шкурой.
— Аязгул, ты всю нашу жизнь хотел меня…
Как подтверждение сказанному тело мужчины напряглось, и желание запульсировало в воспрянувшем «кинжале». Тансылу рассмеялась, почувствовав это, но вернулась к своей мысли, не дававшей ей покоя:
— Ты хотел меня, но имел других женщин…
Аязгул не повелся на ее вызов и, вместо ожидаемых оправданий, он крепче обнял жену и сказал:
— Я мужчина, Тансылу. Ты сама видишь, что происходит даже при намеке…
— И ты заводил женщин далеко от нашего племени! Это чтобы я не знала?
Аязгул понял, что Тансылу знает что-то большее и, возможно, то, о чем не знает он сам. Он сел, накинул шкуру на плечи, потер лицо, пряча за этим жестом тревогу.
— Что ты хочешь сказать? Говори сейчас.
— Тебе так же хорошо было с той… с девчонкой, которая жила отшельницей со стариками? Как ее звали? Ты помнишь?
— Я помню. Ее звали Айгуль. Ее уже нет, Тансылу. И мы встречались недолго. Она умерла.
Тансылу ухмыльнулась.
— Я знаю.
— Что? Что ты знаешь? — Аязгул разволновался. Он испытывал к Айгуль нежные чувства. Он и сейчас вспоминает о ее смерти с болью. Ему было хорошо с ней, уютно и радостно. Айгуль была его отдушиной в той жестокой жизни. Если бы не Тансылу, он бы не раздумывая взял ее в жены. Забрал бы и ее стариков. Но не мог. Он не знал, что делать, боялся молвы, гнева Тансылу, боялся, что она убьет Айгуль. Убьет… Страшная догадка обожгла сердце: — Это… ты?..